— Понятно, дополнительная выгода. Я хотела бы ещё знать, что сказал мальчик. Тот, перепуганный.

— Ничего по нашей теме. С ним сперва надо подружиться. Это требует времени.

Меня дико разозлила необходимость ждать. Я этого никогда не любила.

— Что-то мне кажется, что у меня больше шансов разузнать все от Мети, причём немедленно, — сказала я раздражённо. — Если, конечно. Метя хотя бы полсвиста надерётся, потому как втрезве он и словечка не пискнет. Бери эту макулатуру, завтра мне отдашь, только пораньше, а то я начну нервничать…

Метя безнадёжно зациклился на паштете. Превозносил до небес его качество и приглашал откушать ещё, и совершенно не зря, паштет был сенсационный. Но меня терзал голод не только физический, посему я не слезала с темы. Половину ужина разговор шёл по двум направлениям, поскольку Мария меня поддержала лишь после того, как кончился фаршированный перец. Наши совместные усилия сломили выдержку Мети.

— Ну ладно, есть мафия, есть, — сказал он сердито; — И эта мафия действует. Но к ней не обязательно присоединяться, есть свобода выбора, и это радует, правда? Чего вам ещё хочется?

— Хочется, чтобы её вовсе не было, — просветила его Мария.

— Ну и требования у тебя! В таких условиях? Ты радуйся, что не принуждают.

— Интересно, за что это Куявский так лихо схлопотал по рёбрам пятнадцать лет назад, — перебила я. — «Скорая» его отвозила, я случайно при этом была. Тогда он ещё кандидатом в жокеи был. Я знаю, что это прямого отношения к делу не имеет, потому что та мафия и эта мафия — совершенно разные, но мне просто интересно. Имею я право поинтересоваться или нет? Ты об этом что-нибудь знаешь?

— Куявский, как правило, получал по рёбрам за то, что приходил, хотя и говорил, что не придёт, — не задумываясь ответил Метя. — Никогда не было наоборот.

— Болек начисто забывает, что должен не прийти, — поддакнула Мария. — Он мне сам жаловался когда-то, что ему приходилось возвращать деньги, потому что его понесло. Если лошадь вдет вперёд, у него душа рвётся за ней.

— Да и без всяких взяток, по расчётам, он не должен был прийти, а приходил первым. Он плохо оценивает или лошадей, или себя самого, по доброте душевной кому-нибудь говорит, что на него рассчитывать нечего…

— Например, Вальдемару…

— А хоть бы и ему! Он своему родимому шурину тоже так сказал. Ну и получил пару раз по морде, потому что человек поставил на другого, а пришёл Болек.

— И тебе кажется, что пятнадцать лет назад то же самое было?

— Просто уверен. У других могло получаться наоборот, дали наводку на себя, а тут кранты, и им кто-нибудь нервный мог рыло начистить, но уж Болек постоянно портит условленную игру.

— Кому? — разгневанно спросила я.

— Да этим игрокам паршивым, мамуся их такая-сякая, нехорошего поведения.

— Тем, кто верит в идиотский трёп, — вставила Мария. — Ты сама за ними ни стыда, ни совести не признаешь. Они получают с конюшни последовательность лошадей, Болека нет, мчатся ставить миллионы, а Болек тут возьми и приди первым или вторым.

— Да это я сама от века знаю и хочу вам заметить, что некогда такие же финты откалывал Мельницкий. Если уж как следует шла к финишу установленная заранее последовательность, то Мельницкий безошибочно лез в самую середину.