– Может быть, так оно и есть. – Пожал я плечами, и моя собеседница, легонько дунув на ладонь, заставила бабочку взлететь. Проводив взглядом ярко раскрашенного обитателя сада, Смольянина чуть помолчала и повернулась ко мне.

– Впрочем, это неважно. Как бы красивы они ни были, как бы ни радовали наш взор, но основная цель их жизни опыление цветов. Так и наше общество. За мишурой и звоном бокалов, за золотым шитьем и алмазным блеском, прикрытое бессмысленными разговорами, оно творит политику Руси. Одним многозначительным намеком в тихой беседе оно может вознести на вершину, а единственным пущенным слухом обрушить с нее. Вне его власти лишь государь… но и он прислушивается к шуму общества, улавливая в нем чаянья и недовольство… Собственно, как и общество чутко реагирует на его знаки.

– Хотите сказать…

– Предупредить. – Покачала головой Заряна Святославна. – Я слабая женщина, Виталий Родионович, и не в моих силах оказать вам серьезную помощь, но никто никогда не мог назвать Смольяниных неблагодарными. А я прекрасно помню то участие, которое вы приняли в судьбе моего непутевого племянника. Берегитесь, друг мой. Если в свете пошли слухи о грядущем банкротстве и вражде с бывшим покровителем, это очень дурной знак.

– Опала?

– Да, – жестко ответила Смольянина и, резко поднявшись со скамейки, проговорила уже совсем другим, привычно ласковым тоном: – Проводите меня к гостям, Виталий Родионович. Они, должно быть, уже и вовсе потеряли хозяйку дома.

– С превеликим удовольствием, Заряна Святославна. – Предложив руку собеседнице, я препроводил ее в зал.

Нельзя сказать, что я не ожидал чего-то в этом роде, но новости, сообщенные Смольяниной, все-таки были довольно… хм, внезапными. Зато теперь стало понятно и необычно малое число приглашений в этом году, и холодное отчуждение в беседах с прежде довольно доброжелательно настроенными людьми.

Вот и началось.

Глава 4

Радости и гадости

Очередное письмо от герцога Лауэнбургского прибыло утром нового, семь тысяч четыреста десятого года, и я уже не был удивлен, обнаружив на краю вложенных в жесткий конверт бумаг тонкий, но такой характерный бурый перлюстрационный след. Ну да, ни ментальными конструктами, ни иными не оставляющими следов методами найти скрытый текст в письме не удалось, вот «Черный кабинет» и решился на химическую проверку. И тут облом.

Впрочем, ожидать иного после всех прошлогодних событий было бы как минимум наивно. Я вздохнул и, отложив в сторону так и не прочитанное письмо моего возможного компаньона, пригубил горячий ароматный кофий, как всегда безупречно приготовленный моей женой. С испорченным настроением этот напиток справился очень и очень неплохо. А уж когда меня обняли нежные руки Лады, а щеки коснулись ее теплые губы, мысли об идиотской инициативе излишне рьяных розыскников и вовсе улетучились из моей головы.

– Спасибо за подарок, Витушка, – привычно устраиваясь у меня на коленях, проговорила жена. – Ты его сам заговаривал?

– Разумеется. Неужели ты думаешь, что я бы смог доверить кому-то свои чувства к тебе? А вот основу сделали ладожские златокузнецы… правда, по моему же эскизу. Это лучшее, что пришло мне в голову, – улыбнулся я, с удовольствием рассматривая изящный в своей простоте серебряный кулон-открытку, удобно устроившийся в ложбинке меж двумя полушариями высокой груди Лады, едва скрытых полупрозрачным пеньюаром.

Тихо зашуршала невесомая ткань, и мы как-то незаметно перекочевали из-за бюро, у которого я пил кофий, в кровать…

Я уже говорил, что люблю свою жену? Так вот, это неправда.