— Так что говорят врачи? — спрашивает Кон­нор. — В смысле про твое здоровье. Все будет хорошо, правда?

Риса задумывается. Она не знает, стоит ли говорить ему всю правду сразу, но потом реша­ет, что ходить вокруг да около смысла нет.

— Врачи сказали, что я останусь парализован­ной. Ниже пояса.

Коннор ожидает продолжения, но Рисе больше нечего рассказать.

— Ну... так все не так уж плохо, правда? Это же можно исправить, вроде бы сейчас это не про­блема.

— Да, — соглашается Риса. — Если взять фраг­мент позвоночника донора и вставить его вме­сто моих изуродованных позвонков. Но я не хочу использовать часть тела донора, поэтому отказалась от операции.

Коннор недоверчиво смотрит на нее, по­том указывает на висящую на перевязи руку.

— Ты бы поступил точно так же, если бы был в сознании. У тебя не было выбора. А у меня выбор был, и я его сделала.

— Господи, это же ужасно, Риса.

— Не нужно меня жалеть! — восклицает девуш­ка, готовая терпеть от Коннора все, что угод­но, кроме жалости. — Зато теперь меня нельзя отдать на разборку — существует закон, запре­щающий это. Но если бы я согласилась на опе­рацию, меня бы отдали туда, как только я бы поправилась. Так я, по крайней мере, остаюсь сама собой. Получается, не мне одной удалось одолеть систему! — добавляет она с видом три­умфатора.

Коннор улыбается ей и расправляет забин­тованные плечи. При этом рука его на несколь­ко сантиметров вылезает из повязки, и в поле зрения Рисы появляется злосчастная татуиров­ка. Поняв свою оплошность, Коннор пытается скрыть ее, но, увы, слишком поздно — Риса успела ее заметить. Теперь она все знает. Изум­ленная Риса пытается взглянуть Коннору в гла­за, но он, вне себя от стыда, отворачивается.

— Коннор?..

— Клянусь, — говорит он, — я никогда не до­тронусь до тебя этой рукой.

Риса понимает, что в их отношениях насту­пил критический момент. Именно эта рука дер­жала ее за горло, прижимая к стене туалета.

Что она теперь может испытывать, видя ее, кроме отвращения и боли? Эти пальцы угрожа­ли ей ужасными вещами, о которых даже по­мыслить страшно. Как теперь она может почув­ствовать к ним что-то, кроме омерзения? Но, посмотрев в глаза Коннору, она успокаивается. Это же он, и никто другой.

— Дай посмотрю, — просит Риса.

Коннор колеблется, поэтому Риса сама ос­торожно вынимает руку из повязки.

— Больно? — спрашивает она.

— Немного.

Риса проводит пальцами по тыльной сторо­не запястья.

— Ты что-нибудь чувствуешь?

Коннор кивает.

Тогда Риса осторожно поднимает руку и прикладывает ладонь к своей щеке. Подержав ее в таком положении буквально секунду, она отпускает руку, позволив Коннору убрать ее. Но он вместо этого проводит ладонью по ее щеке, смахнув упавшую на нее слезинку. Риса закрывает глаза, а Коннор нежно гладит ее шею. Проведя пальцами по ее губам, он нако­нец убирает руку. Риса открывает глаза и успевает поймать ее, крепко зажав в своих ладонях.

— Теперь я чувствую, что это твоя рука, — го­ворит она. — Роланд никогда бы не дотронулся до меня так нежно.

Коннор улыбается в ответ, а Риса переводит взгляд на изображение акулы, вытатуирован­ное на запястье. Теперь жутковатая картинка ее уже не пугает, потому что в акулу вселилась ду­ша мальчика. Хотя нет, уже не мальчика — муж­чины.

68. Лев

Неподалеку от больницы, в федеральном дис­циплинарно-исправительном центре, в специ­ально оборудованной камере содержат другого мальчика — Леви Иедидию Калдера.