Наконец на площадке второго этажа, куда лестница вела, показался мужчина полный, лысый, с салфеткой, грудь закрывающей. Лицо его забавным выглядело – брови вскинуты, нос маленький крючком на губу загнулся, щеки широкие, уши торчком стоят. Ни дать ни взять – настоящий филин. Того и гляди заухает, засмеется страшно. Но барин тот смеяться не стал, а с перил перегнувшись и вглядевшись в мужиков, строго спросил:
– Вы что за люди будете? Из какой земли вас принесло? Калмыки, что ль?
Поклонившись низко, ему ответил Суета Игнат:
– Ваша милость, мы не калмыки, а русские природные. А пришли мы пешим ходом из Порт-Луи, что близ Лорьяна, города портового, находится.
– Из Порт-Луи? – поднял еще выше совиную бровь свою мужчина и стал вниз по лестнице спускаться, оставив на перилах с шеи сдернутую салфетку. – Из Порт-Луи, говорите? Ну а туда вас кой черт занес?
– А туда, – отвечал Игнат, – мы из португальского города Макао на судах францужских прибыли.
– Ну а в Макао, – стал терять терпение вельможа, – какая вас холера загнала? Али вы купцы?
– Нет, не купцы. В Макао же, Японию минуя, попали мы из земли камчатской, из Большерецкого острога.
Его сиятельство, казалось, все сразу понял, нахмурился, нос еще ниже на губу спустил:
– А-а-а, так вот вы кто! Воры большерецкие, кои с бездельником Беньёвским казну пограбили да на галиоте казенном же в море ушли! Вот уж приятная какая встреча! Да разве не ведаете вы, что не туда пришли, что имею я строгий государыни указ колико можно вредительство ваше вероятное с беспощадой пресекать? Чего же вы ко мне приперлись? А? Вот закую вас в кандалы, бунтовщиков, хулителей персоны императорской, да на расправу в Санкт-Петербург отправлю! Что тогда?
Мужики в ноги посланнику повалились:
– Отправь ты нас, государь, в Россию! Молим тебя, отправь, батюшка! Хоть в кандалах, хоть без них, хоть с головы до ног цепями обвяжи, токмо доставь в отчизну!
– Не можем боле в загранице жить! Помираем!
– Нелюбо нам заморье! Пущай кнутом секут, пущай пытают, но токмо в родной земле! Истерзались сердцем! Отправляй скорей!
Посланник, казалось, тронут был воплями валявшихся у него в ногах оборванных и грязных мужиков. В смущении отпрянул даже, помягчел лицом. Сказал:
– Да поднимитесь вы, калмыки. Негоже чистый пол одежами марать. Надобно подумать, что с вами делать.
Мужики встали, слезы вытерли. Ивашка Рюмин из котомки вынул тетрадь свою в полдестный лист размером, протянул Игнату. Суета же, приняв тетрадь, с поклоном протянул ее посланнику:
– В журнале сем, ежели досуг вам будет полюбопытствовать, найдете описание всех приключений наших. Может, в Петербург его пошлете, чтоб, зная о несчастьях наших, милосердие царица явила нам свое.
Посланник с осторожностью брезгливой взял замусоленный журнал, строго сдвинул брови:
– Ну, сие я без вас решу, чего мне с журналом вашим делать. Теперь же определить мне надобно, куда устроить вас, покуда не придет решение из Петербурга с указанием, что с вами делать. Мошна-то ваша, кажется, пуста?
– Пуста, ваша милость, – кивнул Суета. – Дорогой обнищали крайне. Пешком же полтыщи верст брели.
– Да, сильны ж вы, бродяги! – улыбнулся посланник. – Ладно, покуда не придет о вас указ, трактаментом я обеспечу вас своим. Опосля казна со мною расквитается. Квартиру подыскать вам надобно в каком-нибудь отеле здешнем, а на пропитание кладу вам по семи копеек серебром на брата в день. Андрюха! – крикнул он стоявшему поодаль франту. Тот с лакейской сноровкой подбежал. – Андрюха, бери-ка калмыков сих под попечительство свое. |