Хрущов презрительно нахмурился, но поднялся с места неприметный с виду, скромный Степанов, отмалчивавшийся обыкновенно, робко сказал:

– Возможно, я и не прав окажусь, потому как в мысли господина Беньёвского вторгнусь, а сей предмет, известно всем, есть потемки сущие. Однако, кажется, командир не токмо обет свой пред мужиками исполняет, а и здраво рассуждает о том, что сотоварищей наших покамест презирать не стоит – они для нас и слуги, и охрана, и матросы. Так что самым верным делом будет мужику нам покамест потрафить и привезть их туда, где и они успокоение найдут, и нам дорога в Европу прямая лежит. Разве ж не правильно я мысли ваши уразумел?

Предводитель улыбнулся широко и криво, будто сильно радуясь понятливости Степанова, приветливого и милого.

– Совершенно верно. Нам нужно быть дипломатами изрядными. Они еще пока не спрашивают, куда везем мы их, но, уверен, спросят, а посему, чтоб не явилась обида али неудовольствие какое, надлежит нам курс судна поточней определить – к удовольствию взаимному, и нашему и ихнему.

Василий Чурин в душе считал себя обыкновенным мужиком, а поэтому при разговоре господ ощущал неловкость и все пыхтел да злился, ерзал на стуле и трубку грыз потухшую, поэтому, вопрос услышав предводителя: «Господин штурман, куда нам плыть?», – ответил грубо, недовольно:

– А чего меня пытать? Куда скажете, туда и поплывем. Жду ваших указаний.

– А мы ждем твоих предложений! – настойчиво сказал Беньёвский.

Чурин бросил взгляд на карту, угрюмо и неохотно. Ткнул пальцем:

– Вот колонии гишпанские – Филиппинские, Марианские да Каролинские острова. Сюда бы острожан привезть и надобно. Там же и судно, в Европу следующее, нанять нетрудно – не на худом же корыте нашем чрез Индейский океан да Атлантику поплывете. Сейчас вдоль Курил пойдем, потом мимо островов японских, с Формозой рядом, а там, глядишь, и до гишпанских владений рукой подать. Кораблик снаряжали мы в крайней спешке, а посему сильно боюсь я за надежность его – как бы к угодникам святым на нем не отправиться. Посему ж ближе к земле держаться будем, чтоб в случае чего до берега добраться сил хватило. Вот и весь мой план. Короче быть не может.

Беньёвский был штурманом доволен. Даже приобнял его коротким деловым объятьем.

– Хорош твой план, Василий Митрич, ну а средств у нас для исполнения оного довольно? Провиант, вода, я знаю, имеются в избытке. А команда?

– С бывшими работниками купчины Холодилова я с парусами управлюсь, мыслю. Мужики бывалые.

– Ну а прочих морскому делу не надо б обучить? Артельщикам замена будет.

– Обучить-то можно, – пожал плечами Чурин, – да будет ли с них прок? Али они верховыми на мачты полезут? Сей сноровке скоро не обучишься – время нужно. Но спорить не стану, надо – обучу.

Беньёвский добро улыбнулся:

– Вот и хорошо, господин штурман. Теперь ступай, разговором с тобой я доволен остался.

Когда Чурин вышел, Панов, чистивший ногти перочинным ножиком, заметил:

– А с обученьем мужиков морскому делу ты, господин Беньёвский, недурно сочинил. Не нужно нам праздно шатающейся публики на галиоте. Безделье к помыслам ведет отвратным и пустомыслию. Сей же народ, я знаю, в силу подлости своей имеет крайне непостоянный и лукавый нрав. Вчера они от государыни миропомазанной отреклись с легкостью неимоверной, уговорить себя позволили, а завтра неведомо по каким причинам, услышав иную соблазнительную речь, запросто новые клятвы забудут и делу Павла Петровича изменят. Сей народ из-за прихоти малой, из-за капрыза али награды ради не токмо от крестного целования откажется, но и от батьки родного.