— Да вы кто? Англичанка? — спросил, изумленно глядя на нее, солдат.

— Русская я… Прачка, — сказала Маруся.

Солдат постоял, вздохнул и пошел звать начальство. Через минуту в гостиную вошел, в сопровождении того же солдата, человек в черной куртке.

— Вы кто такая? — строго спросил он Марусю.

— Русская… Трудящая… — тихо ответила она.

— По-английски говорите? — спросил человек, но, посмотрев на Марусю, устыдился своего вопроса. — Вы прачка посольства?.. Бумаги есть?

Маруся показала бумагу. Комиссар внимательно прочел, затем сделал внушение Марусе.

— Теперь вы сами видите, гражданка, к чему приводит услужение империалистам. Вы будете после общей поверки отпущены на свободу, но вперед советую вам быть осторожнее… Отведите ее, товарищ, в приемную.

Солдат повел Марусю по залам. Везде все было разгромлено. На полу валялись осколки стекла, поломанная мебель, кучи бумаг. Проходя мимо одной из комнат, Маруся увидела в ней арестованных англичан. Сидевшая на стуле дама с повязкой Красного Креста плакала, судорожно трясясь всем телом, держа перед собой в вытянутых руках густо окровавленный платок. Маруся опять заплакала навзрыд.

Отпустили ее еще не скоро. Хоть ей и было сказано, что она свободна, стоявший у дверей вестибюля часовой никого не пропускал. «Подождешь», — с тупым упрямством говорил он всем. Маруся подняла с пола опрокинутый стул и села. Через некоторое время в вестибюле, по лестнице, на площадке забегали люди. Затем сверху повели арестованных англичан. Их было человек тридцать. Они шли по четыре в ряд, окруженные конвоем. Дверь посольства открылась настежь. С набережной донесся радостный гул, крики, затем звуки музыки. Часовой оставил свой пост и побежал вниз. Маруся выскочила за ним в вестибюль, оттуда на улицу. Контроля больше не было.

На Неве прямо против посольства, наведя на него пушки и пулеметы, стоял миноносец. На борту выстроившийся оркестр играл «Интернационал». Вся набережная была залита народом. Какой-то оратор, взобравшись на скамейку, кричал, размахивая куском синей материи с вышитыми белыми и красными крестами. Толпа, не слушая, радостно-тревожно гоготала. Перед скамейкой люди в черных куртках сваливали что-то в кучу: бумаги, картины, портреты в рамах. Марусе показалось, что тут был и тот портрет, который она видела час тому назад в небольшой приемной посольства.

— Этот символ, товарищи… — надрываясь, кричал оратор, стараясь перекричать музыку.

— Так его!.. Здорово!..

— Этот позорный символ империализма!..

— Не слыхать!.. Ори громче!..

Оратор со злобой повернулся к Неве и отчаянно замахал рукой в сторону миноносца. Матросы захохотали. Оркестр перестал играть.

— Этот символ, товарищи, советский пролетариат его растопчет ногами! — прокричал оратор. Бросив британский флаг, он соскочил со скамейки на кучу и странно на ней затанцевал. Толпа гоготала все веселее.

— Так их!..

— Пляши, пляши!..

— Империалисты проклятые!..

В верхнем этаже посольства открылось настежь огромное окно. В окне показался человек в черной куртке, за ним другой, третий, — они что-то, видимо, приготовляли. Стало тише. Люди в черных куртках скрылись, затем появились снова, таща что-то тяжелое. Они перекинули ношу через подоконник и отпустили. Что-то мягко стукнулось о стену, слегка закачалось и повисло. Гул ужаса пронесся по толпе. Из окна вниз головой висело мертвое тело, со странно опущенными, точно вывернутыми, руками, привязанное за ноги к чему-то в комнате. Лицо убитого капитана было окровавлено и изуродовано.

Внизу настала тишина.