Николай Петрович открыл рот, тоже привстал и вдруг откинулся на спинку стула. «Ну да, это он!..»

— Вы Загряцкий! — сказал, задыхаясь, Николай Петрович.

— Отведите его! — прокричал вошедшим разведчикам комиссар.

Женщина в платке, следившая за игрой, встала и допила вино в стаканах, стоявших перед ней и перед ее соседом. Матрос выругался крепко, но без оживления.

— Много лакаешь!..

— Двенадцатый час… Спать хочу, — сказала женщина.

— Куда ж в такую погоду?.. Сейчас пойдем.

— Отчего мотора не взяли? Я говорила…

— Потом будете языком чесать, — сердито сказал другой игрок. — Я говорю: ва!

— Ишь, задается! Если ва, то деньги на бочку.

Женщина изобразила презрительную улыбку на помятом, крашеном, еще красивом лице.

— Скучно мне с вами… Граммофон бы пустить, песню какую-нибудь, — сказала она, натягивая продранные перчатки, видимо, главную свою гордость.

— Не время теперь песни играть, — угрюмо отозвался хозяин. Матрос к нему повернулся.

— А для буржуев было время? — грозно спросил он.

— Ладно, пустим, — равнодушным тоном ответил хозяин и вышел во вторую комнату, где стоял граммофон.

За столом гость в дорожном плаще что-то писал при свете керосиновой лампы. Перед ним стояла пустая бутылка. Больше в комнате никого не было.

— Дождь идет? — спросил Браун, отрываясь от тетради.

— Идет, — ответил хозяин с виноватым вздохом.

— Дайте, пожалуйста, еще бутылку.

— Карданаха прикажете?

— Да, карданаха.

— Сейчас принесу… Вас граммофон не обеспокоит? — понижая голос, спросил хозяин. — Матросня требует…

— Не обеспокоит.

Хозяин поставил пластинку. Женщина из двери с любопытством на них смотрела. Браун встретился с ней глазами. Извилистая трубка мембраны впилась в пластинку и завертелась. Женский голос завыл: «Прощайте, други, я уезжаю…»

— Закусить ничего не желаете?

— А что у вас есть?

— Горячего ночью ничего нет. Есть колбаса.

— И хлеб?

— Хлеба, извиняюсь, нет.

— Что ж, дайте.

— Сию минуту.

Хозяин вышел и в дверях столкнулся с женщиной.

— Это кто? Буржуй? — радостным, истосковавшимся шепотом спросила она.

— А я почем знаю? Мы паспортов не требуем. Только бы платили, не то, чтобы жулье какое-нибудь.

Женщина оглянулась на игроков и вошла во вторую комнату.

— Мусье, угостите девочку вином, — привычным тоном, как автомат, произнесла она классическую фразу, которую по лени никогда не меняла. Браун оглядел ее с ног до головы. Она почувствовала, что дело может выйти, и нацепила привычную вызывающую улыбку, хоть гость показался ей неприятным. «Ах, ша-рабан мой, амери-канка… — запела она вполголоса, вторя граммофону. Хозяин вошел с откупоренной бутылкой и скользнул по ним опытным внимательным взглядом. — …А я девчонка, ды хулиганка!..»

— Закуску сию минуту подам. И сухари нашлись.

— Спасибо.

— Матросы сейчас уходят, — многозначительно сказал хозяин и отошел к граммофону. — «…Ды болит мое сердце, ды болит пе-чонка…» — пела женщина, поплясывая на месте и глядя на Брауна.