— Не надо огорчаться, дитя мое. Увидите, что в конечном счете все сложилось к лучшему. Конечно, сейчас вам от этого мало утешения, когда у вас сердце кровью истекает, но, прожив с мое, вы убедитесь, что я права.

В ее голосе было что-то настолько добродушное, что слезы подступили к глазам Флер, и на этот раз она их не сдерживала.

— Ну, ну, — сказала миссис Митчэм. — Я бестактная старуха, но вы должны принимать меня такой, какая я есть, мне уж слишком поздно меняться. Расскажите мне все — вам будет полезно высказаться. Если все время так сдерживаться, то в конце концов взорвешься.

И как бы ей самой это ни казалось невероятным, Флер рассказала все.

Потом она недоумевала, почему это сделала. Поступила ли она так под влиянием собственной слабости и обычного женского желания излиться перед сочувствующим слушателем, а может, миссис Митчэм, несмотря на все ее странности, обладала уникальным даром вызывать на откровенность и выслушивать тайны чужой души.

Впоследствии Флер узнала, что последнее предположение оказалось справедливым. Старой даме вверялись люди самых разных качеств и сословий. В доме не было ни единой проблемы, любовной истории или какого-то осложнения, с которым бы не шли к ней.

Одной из причин этого был постоянный неистощимый интерес миссис Митчэм к людям. Иногда Флер казалось, что она жива только своим любопытством. Ничто не было для нее слишком мелким или незначительным, не стоящим внимания.

Будучи слишком стара, чтобы жить активно, она существовала за счет других людей, и причуды человеческой природы были для нее неиссякаемым источником жизненных сил.

Как выяснила Флер, до нее у миссис Митчэм был целый ряд, как она выражалась, «сладкоречивых» женщин. Их шокировало ее поведение, ее грубые высказывания возмущали этих дам до глубины их благовоспитанных душ.

Сначала Флер не могла понять, откуда миссис Митчэм брала такие выражения, но та просветила ее. Однажды, когда они говорили о Прайори, Флер заметила со всей искренностью:

— Наверное, такое прекрасное окружение возмещает вам многое, даже то, что вы прикованы к постели.

— Как бы не так, — едко возразила миссис Митчэм. — Уж не думаете ли вы, что самые замечательные штучки в мире могут заменить мне ноги? К тому же вся эта дворянская роскошь и блеск никогда меня не поражали. Куда как лучше отличная полированная стойка под руками да веселая компания вокруг в баре. Вот что мне по душе, вот это для меня.

Флер смотрела на нее, широко раскрыв глаза. Миссис Митчэм засмеялась.

— Разве вы не слышали? — спросила она. — Я думала, до вас дошли сплетни. Да, я была барменшей — и не стыжусь этого. Могу похвастаться, что в молодости я имела успех. А потом заявился Альберт Митчэм и увел меня. Я часто думала: дура я была, что за него вышла, могла бы развлечься и отпустить его на все четыре стороны, как бывало с другими. Но нет! Ему был нужен только законный брак, а я тогда верила, что без любви и жить не стоит.

— Возможно, так оно и есть, — сказала Флер.

— Все о вашем щеголе думаете? — поинтересовалась миссис Митчэм.

Она редко упоминала Джека, не обругав его как-нибудь, и Флер перестала обращать на это внимание. Целиком доверившись старухе, она понимала, что под вульгарной внешностью и грубостью скрывается сердце, полное сочувствия ко всем несчастным.

— Вы его забудете, и притом скоро.

Флер улыбнулась.

— Легко сказать. Ведь вы меня понимаете.

— Я-то понимаю и часто жалею, что часами плакала о чем-то, чего уже не поправишь. Я согласна изо всех сил бороться против того, что можно изменить; но когда чего-то не избежать, остается только принять все как есть.