Вахтенный матрос у трапа, так же как и остальные слуги, был удивлен столь ранним возвращением герцога.

— Добрый вечер, ваша св… — начал было он, но герцог перебил его, сказав сухо:

— Передайте капитану Барнету, пусть немедленно снимается с якоря!

— Немедленно, ваша светлость?

— Вы слышали, что я сказал?

— Слушаюсь, ваша светлость!

По-прежнему хмурясь, герцог прошел на нос судна и увидел матросов, торопливо выбегающих на палубу.

Многие из них, вероятно, спали, но команда давно привыкла к неожиданным приказам герцога. Он с самого начала предупредил матросов и капитана, что они в любой момент должны быть готовы к отплытию без предварительного уведомления.

И сейчас он не сомневался, что капитан Барнет не удивится, получив приказание покинуть Монте-Карло, — только попросит указать ему курс.

Но если команда яхты привыкла не задавать вопросов в такой ситуации, у личного камердинера герцога они возникли. Этого человека звали Дэлтон, и он начал служить у герцога, когда тот был еще ребенком.

Дэлтон был рассудительным и здравомыслящим человеком. Отец нынешнего герцога всецело ему доверял и потому приставил к своему сыну.

— Прошу прощения, ваша светлость, — сказал Дэлтон, подходя к герцогу. — Не знаю, известно ли вашей светлости, что ее светлости нет на борту?

— Известно.

Ответ не допускал дальнейшего обсуждения, но камердинер настаивал:

— Вещи ее светлости еще на яхте, ваша светлость.

— Мне известно и это!

Камердинер поклонился и ушел. Герцог взглянул на берег, в том направлении, где была вилла великого князя, и губы его сжались в полоску.

Он прекрасно понимал, что Имоджин будет потрясена его уходом, тем более что он не предупредил ее о том, что уйдет.

А еще больше она поразится, узнав, что «Афродита» уплыла, увозя с собой не только ее многочисленные платья, но и драгоценности, которыми Имоджин так дорожила.

«Ничего, великий князь купит ей новые!» — со злостью подумал герцог.

Потом ему пришло в голову, что в случившемся есть свои плюсы.

Скверно, конечно, что женщина, которая уверяла, будто любит его, «как никого не любила прежде», позволила себе флиртовать с отъявленным сердцеедом, но было бы еще хуже, если бы она сделала это, уже будучи женой его, герцога.

Теперь он понимал, как глупо было считать, что женщина, которой все восхищались, сможет хранить верность какому-то одному мужчине.

Герцог расценивал это как удар по его гордости и самолюбию.

Он привык, что женщины — и те, кто его интересовал, и те, что были ему вовсе не интересны, — сами падали в его объятия.

А Имоджин дала ему понять, что на нем, как сказала бы его няня, «свет клином не сошелся».

Загрохотала якорная цепь, и когда яхта, покачиваясь, медленно вышла из бухты в Средиземное море, на губах герцога появилась язвительная улыбка.

Дул легкий бриз. Размышляя, какой курс указать капитану, герцог неожиданно поймал себя на мысли, что ему нравится быть одному.

Он уже не помнил, когда в последний раз мог отдохнуть от смеха, болтовни и шумного общества.

Лондонский дом герцога был неизменно полон друзей и родственников, которые считали, что всегда имеют право остановиться здесь, когда приезжают в столицу.

Зато сейчас, в одиночестве, у него наконец будет возможность спокойно почитать и поразмыслить о делах и о своем будущем.

Яхта была уже достаточно далеко от берега. Оглянувшись, герцог увидел сверкающие огни казино на фоне темных холмов.

Пейзаж был великолепен, и князь с усмешкой подумал о тех, кто гостил у великого князя. Ночи напролет они просиживали за игрой и редко отрывали взгляд от столов, а днем почти все валялись в постелях до самого вечера, пока не приходило время вновь усаживаться за зеленое сукно.