В конверте оказалась «Инструкция по устройству обогреваемых теплиц», объемный научный труд «История пармских фиалок» и карточка: «Профессор Джулио Карр и граф Бенцони. От фирмы «Бенцони и сын — с благодарностью».

— У меня такое ощущение, что пора умирать — уж больно все хорошо складывается. Даже страшно, — прижалась к мужу Алиса. — Да нет, Лиза, теперь умирать некогда — полно забот: надо срочно строить теплицу и… и жить! — голос Остапа дрогнул. Он умолк, чувствуя как захватило дух от восторга: зимнее, ярко синее небо, встрепенувшаяся под яркими лучами Флоренция и Алиса, сидящая среди цветов в золотом ореоле рассыпанных по-утреннему роскошных волос…

В конце зимы умерла Александра Сергеевна. Быстро и страшно, не успев причаститься и проститься с близкими. Инсульт — левая щека быстро почернела. Прибывшая по срочному вызову матери Алиса не узнавала бабушку. Смотрела на чуждое сухонькое тело в гробу и невзначай оглядывалась, ища ее взглядом среди живых — легкую, светлую, радостную. Старинная подруга бабушки Полина Дюваль промелькнула в кладбищенских аллеях на сверкающем инвалидном кресле. Фамильное захоронение Грави, имеющее уже с дюжину солидных могильных плит, приняло новую гостью.

— Уже, наверное, встретилась там с Алексом и Сашенькой Зуевым, да и мой отец, неведомо где почивший, заждался, — прошептала дочери Елизавета Григорьевна.

— Когда у меня спрашивали про родных, я всегда думал об Александре Сергеевне. Больше у меня родни на этом свете не было. Давно, уже очень давно, — Остап тяжело пережил эту потерю, утратив какой-то огонек, неизменно освещавший его, будто сразу повзрослел и отяжелел. Присматриваясь к мужу, одержимому не свойственной ему, непробиваемой серьезностью, Алиса поняла — здесь не только печаль, а глубокая, хорошо скрытая тревога.

Он стал часто отлучаться, пропадал по несколько дней и на вопросы Алисы отмалчивался. Она не могла уснуть, проводив мужа, просиживала ночи у очага на кухне, в котором было что-то уютное, сказочное, деревенское в отличие от парадных каминов, скучающих в комнатах. Алиса неотрывно смотрела в огонь, выискивая в его танце загадочные иероглифы. Время останавливалось, мысли растекались, тихо позвякивали спицы в руках Доры, склонившейся над очередным носком.

— И кому во Флоренции нужны теплые носки, старушка моя милая? Ну вылитая Арина Родионовна… — бормотала в полусне Алисы.

— Для больных твоих, хворых-убогих стараюсь. Знаю, как у стариков ноги зябнут, — возразила Дора. — Да и шерсти не пропадать же — вон целый мешок, брат со своих ангорцев настриг… В Каталонии у нас луга! Нету нигде больше таких — пышные, сочные. Оттого и шерсть вон какая пухлявая.

— Да тут у тебя — хоть на ярмарке торговать. Дай-ка мне вон те, длинные, — Алиса натянула носки. — Смотри, действительно, мягко! — А эти для кого связала, крохотные?

— Как для кого? Для ребенка вашего. Будет скоро — мне гадалка слепая сказала, — проворчала Дора, знавшая, что затронула болезненную тему. — И не спорь! Молода еще со старухами спорить.

Алиса поперхнулась невысказанной болью, молча встала и ушла к себе…

Остап прибыл неожиданно, поздно ночью и сразу позвал:

— Лиза, Лиза, смотри, кто здесь у меня! — он осторожно вытаскивал с заднего сиденья большой сверток, завернутый в плед. Женщины застыли у порога, радостно завизжал, запрыгал, пытаясь достать ношу хозяина, проснувшийся Том.

— Да иди же сюда, жена! Приготовьте постель, Дора, и уберите собаку.