Мы с матерью шли домой, взявшись за руки и разбрасывая ногами только что выпавший снег. Она напевала песню про то, как собирают грибы. Каждый раз, когда она смеялась, у нее изо рта вылетало облачко пара. В ту минуту, несмотря на скорбь, которая затаилась в ее глазах, она была прекрасна. Мне очень хотелось быть похожей на нее, но от своего отца я унаследовала светло-рыжие волосы, голубые глаза и веснушки.

Когда мы дошли до нашего дома, взгляд матери остановился на японском фонарике, висевшем над воротами. Она торопливо завела меня в дом, сняла пальто и ботинки, потом помогла раздеться мне. После этого мать подошла к двери в гостиную, поторапливая и меня, чтобы я не стояла на холодном полу в прихожей и не подхватила простуду. Она уже повернулась, чтобы войти в комнату, но вдруг замерла на месте. Я последовала за ней. Вся мебель была сдвинута в один угол и накрыта красной материей. Оконный проем рядом с этим нагромождением был превращен в алтарь со священным свитком и икебаной. Ковры исчезли, вместо них на полу теперь лежали татами.

Мать бросилась наверх, к комнате генерала, но его не оказалось ни там, ни во дворе. Мы ждали его, сидя у печи, до самой ночи, мать даже подготовила слова, которые собиралась высказать ему, но в ту ночь генерал домой не пришел, и ее негодование не нашло выхода. Мы так и заснули, прижавшись друг к другу, рядом с печкой, в которой догорал уголь.

Генерал вернулся только через два дня. К тому времени у матери уже не осталось сил на то, чтобы выплеснуть свой гнев. Японец появился в дверях с чаем, отрезом ткани и нитками в руках; по его глазам было видно, что он рассчитывал на благодарность с нашей стороны. Довольное и озорное выражение на лице постояльца снова напомнило мне об отце, добытчике, для которого не было большего счастья, чем порадовать своих любимых чем-то необычным.

Генерал переоделся в серое шелковое кимоно и принялся готовить для нас овощи и соевый творог. Поскольку все прекрасные старинные стулья были убраны, матери ничего не оставалось делать, кроме как сесть, скрестив ноги, на подушку. Так она и сидела, поджав губы и недовольно глядя перед собой, в то время как дом наполнялся ароматами кунжутного масла и соевого соуса. Я изумленно наблюдала, как генерал выставляет на низкий столик глазурованные тарелки, и ничего не говорила, но в душе была благодарна ему за то сочувствие, которое он проявлял по отношению к нам. Я не хотела даже думать, что могло произойти, если бы он, как все японцы, вдруг приказал бы матери готовить для него. Генерал не был похож на остальных японцев, которых я здесь видела. Их женщины каждую секунду должны были быть готовы выполнить любое их требование, а когда они выходили на рынок, женам полагалось следовать за мужьями на расстоянии нескольких шагов и нести товары, которые тем вздумалось купить. Сами же японские мужчины вышагивали впереди с пустыми руками и гордо поднятой головой. Ольга как-то сказала, что у японцев нет женщин, одни ослы.

Генерал положил перед нами вилки и, буркнув единственное слово «итадакимасу», начал есть. Он как будто не замечал, что мать не притронулась к еде, а я просто сижу и смотрю на аппетитную лапшу, пуская слюнки. Мне хотелось поддержать мать, но так же сильно мне хотелось накинуться на еду, потому что от голода у меня сводило живот. Как только генерал доел, я схватила тарелки и понесла их мыть, чтобы он не заметил, что мы так и не притронулись к его угощению. Мне казалось, что это был единственный способ сделать так, чтобы раздражение матери не привело к неприятным последствиям.

Вернувшись из кухни, я увидела, что генерал аккуратно разворачивает свиток. Японская бумага не такая белая и блестящая, как западная, но и матовой ее нельзя назвать — она как будто сама источает свет. Генерал сидел, преклонив колени, а мать раздраженно смотрела на него сверху вниз. Эта сцена напомнила мне одну легенду, которую когда-то прочитал мне отец: Марко Поло, впервые представ перед Хубилаем, правителем Китая, и желая поразить китайского императора достижениями европейской цивилизации, велел своим помощникам развернуть перед ним и дворцовой челядью рулон шелка.