– Вот именно, – сказал Зав – Марина Ивановна. Видите ли, Мэн, в нашем отделении туалетной бумаги не положено. Да и газеты здесь никто не выписывает. Так что для выполнения своих самых низменных потребностей человек использует самые высшие свои достижения. Так бытие уничтожает сознание. И когда-нибудь совсем его уничтожит. Все дело в финансировании, – грустно подытожил он, и вся медицинская кодла двинулась к выходу из палаты. Выходя, Зав достал из кармана пачку «Кэмэла» и вышел окончательно.

Мэн лежал на спине и думал о… чифирнуть бы… Вот о чем он думал. Нельзя сказать, что до дурдома он ничего не знал о чифире. И не только знал, но и имел с ним дело. Более того, в далекой юности-молодости чифирь, можно сказать с некоторой натяжкой, спас ему жизнь…

Флэшбэк

В 62-м году двадцатидвухлетний Мэн, старший геолог Итурупской геолого-съемочной партии с окладом старшего техника-геолога, вез на Итуруп десять рабочих на теплоходе «Советский Союз». Это был первый рейс в летней навигации. Поэтому в твиндеке (это что-то вроде плацкартного вагона, расположенного в нижней палубе теплохода, рассчитанного на 900 человек) было всего одиннадцать человек. Мэн и десять рабочих. Вообще-то их должно было быть одиннадцать, но накануне каждому был выдан аванс в сумме двадцати рублей на рыло. Будущие рабочие, которых на Сахалине именовали богодулами, эти деньги пропили и в результате пропоя убили одного из себя, в результате чего их осталось десять. И эти десять состояли в состоянии жуткого похмелья. И им хотелось опохмелиться. Смертельно хотелось. Это состояние Мэн узнал много позже. И они стали просить у Мэна деньги, чтобы опохмелиться. А Мэн не давал. Хотя в полевой сумке у него и было шестнадцать тысяч рублей на устройство базы всей партии, наем лошадей и прочее. Не то чтобы он жалел какой-то сотни, нет, просто он знал, что потом потребуется еще сотня, а потом кто-нибудь кого-нибудь убьет, а народу у него и так было мало. Поэтому он денег не дал. Тогда рабочие, находившиеся в двух других отсеках, стали рассуждать о вечном противостоянии рабочего человека и о том, во что это противостояние выливается. Причем рассуждали они не абстрактно, что было им не свойственно, а на конкретных примерах.

– Помню, в 59-м, – услышал Мэн голос одного из рабочих, – на мысе Шмидта не понимал начальник простого человека. Мы тогда нашли там серу, ну и хватанули одеколончику. А на больше начальник не дал. Уж как его по-человеческому ни просили. И надо же какая штука с ним приключилась. С самой оконечности этого самого мыса Шмидта свалился прямиком в Тихий океан. И неизвестно, что с ним приключилось. То ли утоп, то ли в Америку уплыл.

– Да, – вторил ему Другой Голос, – в 57-м в Лангери у одного из работяг день рождения приключился. Ну и он захотел отметить. А начальник не дал. Утром его волки загрызли.

– Как это – волки? – услышал Мэн голос самого молодого богодула. – Единственный волк, который в зиму 54-го перебежал с материка на Сахалин, сейчас в краеведческом музее в качестве чучела стоит.

– То-то и оно, – ответил Другой Голос, – никто и понять не мог, как этот волк из музея сбежал, загрыз начальника и обратно в музей вернулся. Однако ж так дело и обстояло.

После четвертого подобного рассказа Мэн выждал паузы в истории вечного противостояния начальников и подчиненных и достал из кобуры служебный наган, а из рюкзака пачку патронов и стал с шумом загонять патроны в барабан. Потом с таким же шумом провернул барабан и положил наган на койку под правую руку. В соседнем отсеке стало тихо. Через несколько минут в отсек Мэна сунулся один из Богодулов и сказал:

– Начальник, мы поняли. Но дай хотя бы пару рублей. На чай.

Мэн сообразил, что на эти башли не купить даже самого дешевого «Рошу-де-десерт» с полубутылкой осадка.