– Ты-то откуда знаешь? – удивился Мэн.

– Да она к нам раз в полгода залетает. Выйдет от нас, попадет в острое, там отойдет, выйдет на волю, месяца три покантуется где-то уборщицей, купит платье, обмоет покупку с дворником или сантехником и через пару дней – «белка», здрасте пожалуйста. И опять тут.

– И все-то ты врешь, – обиделась Синяя, – последний раз я на стройке работала, бетон месила. Там-то у меня любовь была настоящая. С крановщиком. Володей Пресняковым. Он мне песни пел. Красивые!.. У меня от него девочка родилась. Кристина… Или не у меня… А у Певицы… Мы с ней подруги были неразлучные… Она ко мне часто приходит. Вот и сейчас идет. – И она насколько возможно подняла голову.

То же сделал и Мэн. Как будто и впрямь ожидал увидеть здесь Певицу. Он ее и увидел. Она была чем-то похожа на Медсестру. Певица-Медсестра подошла к койке Синей, поцеловала ее в лоб, а потом присела в изножье койки Мэна.

– Вот до чего мы дошли, Мэн, тридцать лет прошло, когда мы с тобой общались, – сказала она, теребя редкие волосы Мэна.

– Мы с вами никогда не общались, – пробормотал Мэн.

– Ну как же, тридцать два года назад ты работал в антураже у Певца, а я – в антураже у Сатириков. И как-то на гастролях мы встретились в Омске. Ты пытался меня клеить, купил шоколад, бутылку «Мукузани» и бутылку водки. Думал, что будет, как всегда. А я тебя вообще не знала и послала. Получился фраерский набор. Хотя какой фраерский, когда водку и «Мукузани» ты выпил сам и чуть не сорвал концерт. Помнишь?

– Не помню, – признался Мэн.

– И правильно, что не помнишь. Потому что этого никогда не было. Как и сейчас – меня здесь нет. Это твои нереализованные желания, а вовсе не я. И эту Синюю я тоже не знаю. Как и она меня. Это все ваши нереализованные желания. Прощай, Мэн, – и Певица стала таять в воздухе, а потом снова материализовалась, но уже в виде Медсестры.

Мэн видел ее сквозь щиплющиеся от пота глаза. Видел и не верил. Он был уверен, что она такой же глюк, как и Певица, как и все его ранние нереализованные желания. И вдруг понял, что ему страшно хорошо, что эта женщина сидит на его кровати, пусть это и глюк. Он хотел погладить ее по руке, но руки, как уже сообщалось ранее, были привязаны. Он виновато улыбнулся. Тогда Медсестра накрыла своей рукой кисть Мэна и стала ее медленно поглаживать.

– А я, когда пришла на дежурство, решила, что вас перевели в санаторное, а оно вот как оказалось. Вот я и решила навестить. Я тут в нашей столовой выпечки купила. И сока.

И она стала кормить Мэна, так как руки у него были привязаны. Как уже говорилось два раза.

– А мне? – раздался голос Синей. – А мне пирожок, Певица?

– На… – кинула Медсестра и заткнула рот Синей пирожком с курагой.

Синяя стала жадно жевать, запрокинув голову, чтобы не уронить пирожок. Она заглатывала его, как удав проталкивает большую добычу внутрь себя без помощи рук, которых, как широко известно, у удава нет, а у Синей рук, считай, что тоже не было. Так как они были привязаны. Как об этом говорилось уже три раза.

– Ну, ладно, – сказала Медсестра, – поели. Уже хорошо. Ваша Жена внизу на лавочке сидит, но ее сюда не пускают. В реанимацию вообще никого не пускают. Кроме своих. Вы хотите ее видеть? Она – молодая.

– Да, – с наиболее возможной гордостью подтвердил Мэн, – на год моложе меня.

– А я думала, лет на пятнадцать, – удивилась Медсестра. – Это странно, обычно с такими, как вы, женщины стареют очень быстро. Умеете вы вытягивать из женщины все соки до поры. Я ее сейчас приведу.

Она похлопала Мэна по голой ноге и вышла из реанимационной палаты.