|
Но, может быть... не все ли равно? - тот ли, другой ли, если ни одного из них не любишь по-настоящему! Из-под опущенных белых век, сквозь темные ресницы Флер видела выражение его лица, видела, что он стоит неподвижнее статуи. И вдруг она сказала: - Вы сделаете глупость, если уедете! Подождите! - И, не прибавив ни слова, не взглянув, она быстро ушла, а Дезерт стоял, как оглушенный, перед Евой, жадно рвущей цветы. VI. "СТАРЫЙ ФОРСАЙТ" И "СТАРЫЙ МОНТ" Флер была в таком смятении, что второпях чуть не наступила на ногу одному весьма знакомому человеку, стоявшему перед картиной Альма-Тадемы в какой-то унылой тревоге, как будто задумавшись над изменчивостью рыночных цен. - Папа! Ты разве в городе? Пойдем к нам завтракать, я страшно спешу домой. Взяв его под руку и стараясь загородить от него Еву, она увела его, думая: "Видел он нас? Мог он нас заметить?" - Ты тепло одета? - пробурчал Сомс. - Очень! - Верь вам, женщинам! Ветер с востока - а ты посмотри на свою шею! Право, не понимаю. - Зато я понимаю, милый. Серые глаза Сомса одобрительно осмотрели ее с ног до головы. - Что ты здесь делала? - спросил он. И Флер подумала: "Слава богу, не видел! Иначе он ни за что бы не спросил". И она ответила: - Я просто интересуюсь искусством, так же как и ты, милый. - А я остановился у твоей тетки на Грин-стрит. Этот восточный ветер отражается на моей печени. А как твой... как Майкл? - О, прекрасно - изредка хандрит. У нас вчера был званый обед. Годовщина свадьбы! Реализм Форсайтов заставил его пристально заглянуть в глаза Флер. Опуская руку в карман пальто, он сказал: - Я нес тебе подарок. Флер, увидела что-то плоское, завернутое в розовую папиросную бумагу. - Дорогой мой, а что это? Сомс снова спрятал пакетик в карман. - После посмотрим. Кто-нибудь у тебя завтракает? - Только Барт. - "Старый Монт"? О господи! - Разве тебе не нравится Барт, милый? - Нравится? У меня с ним нет ничего общего. - Я думала, что вы как будто сходитесь в политических вопросах. - Он реакционер, - сказал Сомс. - А ты кто, дорогой? - Я? А зачем мне быть кем-нибудь? - И в этих словах сказалась вся его политическая программа - не вмешиваться ни во что; чем старше он становился, тем больше считал, что это - единственно правильная позиция каждого здравомыслящего человека. - А как мама? - Прекрасно выглядит. Я ее совершенно не вижу - у нее гостит ее мамаша, она целыми днями в бегах. Сомс никогда не называл мадам Ламот бабушкой Флер - чем меньше его дочь будет иметь дела со своей французской родней, тем лучше. - Ах! - воскликнула Флер. - Вот Тинг и кошка! Тинг-а-Линг, вышедший на прогулку, рвался на поводке из рук горничной и отчаянно фыркал, пытаясь влезть на решетку, где сидела черная кошка вся ощерившись, сверкая глазами. - Дайте мне его, Элен. Иди к маме, милый. И Тинг-а-Линг пошел: вырваться все равно было нельзя; но он все время оборачивался, фыркая и скаля зубы. - Люблю, когда он такой естественный, - сказала Флер. - Выброшенные деньги - такая собака, - заметил Сомс. - Тебе надо было купить бульдога - пусть бы спал в холле. Нет конца грабежам. У тети украли дверной молоток. - Я бы не рассталась с Тингом и за сто молотков. - В один прекрасный день у тебя и его украдут - эта порода в моде! Флер открыла дверь. - Ой, - сказала она, - Барт уже пришел! Блестящий цилиндр красовался на мраморном ларе, подаренном Сомсом и предназначенном для хранения верхнего платья, на страх моли. Поставив свой цилиндр рядом с тем, Сомс поглядел на них. Они были до смешного одинаковые - высокие, блестящие, с той же маркой внутри. Сомс опять стал носить цилиндр после провала всеобщей стачки и забастовки горняков 1921 года, инстинктивно почувствовав, что революция на довольно значительное время отсрочена. - Так вот, - сказал он, вынимая розовый пакетик из кармана, - не знаю, понравится ли тебе, посмотри! Это был причудливо выточенный, причудливо переливающийся кусочек опала в оправе из крохотных бриллиантов. |
