Но ошибались те, кто думал, что от этой дружбы брал только Визир. Сам Дмитрий Иванович, — он, конечно, об этом не думал, — получал от нее тоже немало. Она наполняла его какой-то новой, неведомой ему ранее силой, Михаил нужен был ему для выражения себя, своей натуры, он как бы выверял себя на нем. Марченко теперь имел возможность выговориться, взвесить свои мысли, узнать, стоят они чего-либо или это очередной самообман. Он только еще начинал рассуждать, Михаил даже не успевал ему ничего сказать, а уже что-то от него перешло в Марченко, и он сам ощущал фальшь, хрупкость, немотивированность того, что еще вчера казалось открытием. А потом тактично намекал на это и Визир.

Со временем суждения по поводу Марченковых мыслей Михаил Игнатьевич высказывал все категоричнее и бескомпромисснее. Наверное, это вытекало из того, что все последние годы Визир провел в безустанной работе, но и из того, что утвердился крепко в жизни. Он теперь тоже доктор наук, заведующий лабораторией в своем институте, — человек авторитетный, к чьему мнению внимательно прислушиваются коллеги.

Сейчас этот авторитетный человек начал игру лишь с двумя слонами и конем, позорно проигрывал восьмилетнему противнику, раскраснелся, взъерошил волосы и наконец поднял обе руки:

— Сдаюсь на милость победителя!

Маринке этого показалось мало, и она закричала:

— На колени. Чтобы не хвастался, чтобы знал, как похваляться.

— Ах ты ж беда! Такие теперь беспощадные победители. — И бросился на Маринку.

Они яростно боролись, щекотали друг друга. Маринка визжала так, что из кухни прибежала испуганная Ирина Михайловна. Михаил расшалился, как мальчишка. Он умел отдаваться игре без остатка, растворяться настроением в настроении; несмотря на полных пятьдесят лет, в его натуре было что-то беззаботное, мальчишечье. Да и не только в натуре. Он даже фигурой походил на мальчишку — легкий, как майский жук, тонкий, юркий… Мальчишка с лицом взрослого умного человека — хитрыми голубыми глазами, морщинами в межбровье, с непослушной, без единого седого волоска шевелюрой.

— Сейчас, Маринка, мы добьем этого хвастуна и пижона до конца, — расставил на доске фигуры Дмитрий Иванович.

Они играли невнимательно, потому что одновременно смотрели матч, подходивший к концу при нулевом счете. У футболистов киевского «Динамо» игра сегодня не клеилась, нападающие «Арарата» все время крутились с мячом возле их штрафной площадки, раз за разом били по воротам.

— Назревает гол, — уже в который раз говорил футбольный комментатор.

— Типун тебе на язык, — бросил Михаил, одним глазом косясь на футбольное поле, а другим — на шахматное.

Они проиграли почти одновременно — киевское «Динамо» и Михаил. Визир перемешал фигуры, потом сгреб их и снова стал лихорадочно расставлять. Тут вошла Ирина Михайловна — пора было укладывать Маринку спать, — они взяли шахматы и перешли в кабинет.

Но больше не играли.

— Что у вас случилось? — удобно подогнув под себя левую ногу, умащиваясь на кушетке, спросил Михаил. — Почему Ирина надутая? Застала тебя в гречке?

— Как ты догадался? — удивился Дмитрий Иванович. — Почти.

И рассказал Визиру о сегодняшнем дне, о Светлане, о подозрениях жены. Они давно открывались друг другу во всем — в добром и злом, хорошем и дурном; в дурном, может, не совсем до конца — в прежних неудачах, в знакомствах с женщинами или даже в помыслах о них Михаил, как чувствовал Дмитрий Иванович, мог бы раскрыться до дна, но здесь он натыкался на сопротивление Марченко.