Кистен испугался. Эта эмоция преодолела грань смерти, недоступную для любви.

— Оставь Айви в покое! — потребовал он.

Убийца Кистена тронул губами его волосы.

— Ты так молод. Я помню, что любил кого-то. Но все любимые умерли, и осталась мне только чистота и ничто. Боже мой, ты же до сих пор теплый.

Кистен посмотрел на меня — и откуда-то явились еще слезы. Мы пропали, совсем пропали. Не должно это было так кончиться.

— Тогда возьми мою кровь вместо ее, — предложил Кистен, и второй вампир засмеялся.

— Щас, разбежался, — сказал он саркастически и отшвырнул Кистена как отраву, которой и стала теперь его кровь для мертвого вампира.

Кистен подобрался.

— Нет, — сказал он тихо, тем голосом, который я только один раз у него слышала — когда он в холодную снежную ночь победил в драке шесть черных колдунов. — Я настаиваю.

Он прыгнул на вампира, тот пошатнулся, подняв руки почти беспомощно от внезапной атаки. Блеснули клыки Кистена, все еще короткие для неживого, но уже достаточные.

— Нет! — заорал старый вампир, но зубы Кистена погрузились в его шею. Я не могла отвести глаз, прижавшись спиной к широкому окну. Убийца Кистена уперся ладонью ему в подбородок, раздался тошнотворный хруст — и Кистен упал.

Он рухнул на пол, дергаясь в судорогах еще в воздухе. Второй вампир зажал ладонью шею, другой рукой схватился за живот и пошел к двери, шатаясь. Я слышала, как он бежит по коридору, на ходу мучаясь рвотными спазмами. Катер качнулся, послышался всплеск.

— Кистен!

Я рухнула перед ним на пол, положила его голову к себе на колени. Судороги стали затихать, и я вытерла Кистену лицо ладонями. Рот его был красен от крови, но это была не его кровь, а его убийцы, и я знала теперь, что они оба умрут, ничто их не спасет. Неживые не могут питаться друг от друга — вирус нападает сам на себя, и погибают оба.

— Нет, Кистен! — рыдала я. — Не надо! Кистен, идиот мой милый, посмотри на меня!

Он открыл глаза — и я уставилась, не в силах отвернуться, в их бездонную синеву. Смертный туман в них задрожал и рассеялся. У меня сжалось в груди сердце — это момент просветления перед окончательной, истинной смертью.

— Не плачь, — сказал он, касаясь рукой моей щеки, и снова это был Кистен. Он стал самим собой, он помнил, почему любит. — Прости меня, я умираю, но этот гад, если я всадил ему достаточно слюны, тоже сдохнет. И не тронет ни тебя, ни Айви.

Айви. Это ее убьет.

— Кистен, не оставляй меня, — просила я, капая слезами на его лицо. Его рука упала с моей щеки, и я схватила ее, прижала к себе.

— Я рад, что ты здесь, — сказал он, закрывая глаза на вдохе. — Я не хотел заставлять тебя плакать.

— Ты должен был уйти со мной, дурак, — всхлипнула я.

Кожа его была горячей на ощупь, он дернулся в судороге, хрипло вздохнул. Он умирал у меня на руках, и я не могла этому помешать. Не могла.

— Да, — шепнул он, и палец его дернулся у меня под подбородком, куда я прижимала его руку. — Прости.

— Кистен, не покидай меня! — взмолилась я, и он открыл глаза.