— Что ты шляешься-то, полунощник? Старик спит после бани. Ступай-ка домой, жена тебя вот как ждет.

— А ты не гордись, старая, — ворчал Белохвост. — Не успели еще разбогатеть на моей платине, а уж в три шеи гонишь. Погоди еще, придешь и в ножки Белохвосту поклонишься.

— Ступай, ступай!..

Утром в воскресенье, как всегда, дедушка Елизар отправлялся в церковь. Все теперь смотрели на него и перешептывались. Нелепая болтовня Белохвоста произвела свое действие. — Ловко Ковальчуки подцепили чужую плагину… Лучше не надо, Старик-то вон молится и свечку в двугривенный купил.

— Это он за Белохвоста свечу-то ставит, — шептались бабы.

На базаре дедушку Елизара обступила уже целая толпа. Старик, наконец, рассердился.

— Триста рублей в три дня заробил! — кричали мальчишки.

От назойливого любопытства толпы дедушка Елизар едва спасся в лавке Макара Яковлича, разогнавшего толпу.

— Что же, я могу и подождать, — заявлял Макар Яковлич, когда старик выложил ему сразу весь долг. — Всего-то восемнадцать рублей. Не велик счет…

— Нет, уж получи. — настаивал дедушка Елизар, — Вперед ничего неизвестно. Спасибо, вот зимой выручал. Напредки не оставь…

Кроме самых необходимых харчей, старик на базаре ничего не купил, оставив часть денег про черный день. Можеть быть, на следующую неделю и никакой платины не будет, — и так случается. На такую скупость бабушка Прасковья сильно ворчала, но старик уперся и ничего не дал.

В следующую неделю Ковальчуки заработали около ста рублей. Таких денег семья еще не видала. Дедушка Елизар никак не мог рассчитать, что ему делать с деньгами, — слишком уж много всякой нужды. И то, и другое, и третье, — всего не купишь. Надо бы вот и крышу на избе поправить, и из одежи купить кое-что, а главное — купить вторую лошадь. С последним опять беда. Денег на лошадь хватило, так некому ездить. Дарья совсем слегла, значит оставшиеся две бабы могли работать только у одного вашгерда. Потом Ефим обезножил совсем. Когда больше всего нужны были рабочие руки, их и недоставало.

— Возьми Кирюшку, — советовала бабушка, — будет ему лодырничать в конторе-то.

Дедушка Елизар и сам подумывал об этом, но зачем парня трогать с места? Что еще впереди, — неизвестно, а он сыт, одет, да еще грамоте учится. Потом неловко было обижать «солдатку», которая всегда была такая добрая. Как-нибудь своими силами надо обернуться. Между прочим, еще с весны старик захватил рядом две делянки, одну на старшего сына Парфена, другую — на зятя Фрола. Когда пошла богатая платина, все старатели кинулись брать делянки под Момынихой, и каждый старался захватить местечко поближе к Ковальчукам. Дедушка Елизар спохватился, что напрасно тогда и не взял делянок на Ефима и Кирюшку, — хотя и не настоящие мужики, а все равно работают на прииске же. Он пошел к Федору Николаичу хлопотать.

— У тебя ведь три делянки? — спрашивал Федор Николаич. — Платина идет отлично? Ну, и будь доволен… Надо и другим попользоваться.

— Оно бы того, барин, как-то аккуратнее… — мялся старик. — Оно, конешно, и другим надо, а платину-то все-таки я обыскал. Другие-то уж на готовое лезут…

— Не могу старик! — уперся Федор Николаич и даже рассердился. — Вот вы всегда так: то нет ничего, а то все мало…

Дедушка Елизар ушел из конторы ни с чем. Он обозлился на упрямого смотрителя. И что ему стало жаль других? Небось, их, Ковальчуков, никто не жалел. Одним словом, ничего не поймешь, что и к чему.

Делянки были расхватаны под Момынихай живо, и самая плохая досталась Белохвосту. Он как-то умел везде опаздывать, и теперь обвинял во всем Ковальчуков.

— Раньше от Канусика терпел, а теперь Ковальчуки донимают, — уверял всех Белохвост, и сам начинал верить собственным словам, как все увлекающееся люди — Не пойдет вам в прок моя платина.