За нею то же самое проделали оба волчонка, а вслед за ними и обезьяна. Сейчас уже стало так темно, что трудно было определить, голая ли она или покрыта шерстью. Но что задние конечности у нее длиннее передних, все же можно было разглядеть.
Очевидно, волки ждали ее, потому что, как только она оказалась рядом, волчица легкой и спокойной рысцой направилась в глубь леса. За нею затрусили оба волчонка. За волчатами, монотонно тряся шароподобной головой, по-волчьи перебирая конечностями и нелепо вихляя задом, побежала и обезьяна…
На закате следующего дня господин Вурм и оба его сына в великой тайне от соседей отправились в лес за большими деньгами.
Дальше все пошло по плану.
Младший Вурм швырнул в логово камень и отпрянул в сторону, держа наготове вилы.
Тотчас же выскочила волчица. Шерсть на холке стояла дыбом. Возможно, она рычала, но ее рычание потонуло в грохоте залпа двух охотничьих ружей. Раненое животное взвыло и, оставляя на ржавой траве черный кровавый след, пропало в чаще.
Нельзя было терять времени: быстро темнело. Господин Вурм передал свое ружье младшему сыну и, держа о левой руке электрический фонарик, а в правой — охотничий нож, полез в берлогу.
В дальнем углу, упершись взъерошенными спинками о стенку, испуганно уставились на страшного гостя волчата. Они щерили острые желтоватые зубы и рычали, ослепленные ярким светом фонаря. А рядом с ними, тесно к ним прижавшись, оскалилось на господина Вурма и тоже рычало то самое существо, которое он вчера принял за обезьяну. Но это не была обезьяна. На господина Вурма рычало, дико тараща глаза, нечто удивительно похожее на человеческое существо, точнее, на ребенка лет четырех-пяти. Оно сидело, по-волчьи опираясь передними лапами о земляной пол берлоги, но у него было лицо, очень грязное, остроносое и тонкогубое детское личико, обрамленное шарообразной шевелюрой нестриженых и нечесаных волос, в которых было полным-полно сучков, травинок, комьев сухой земли и даже косточек.
Если это и был оборотень, отступать было поздно…
Первым делом господин Вурм оглушил и придушил волчат. Он равнодушно сжимал в своих жестких железных ладонях их мягкие и теплые пушистые шейки и силился понять, что же это все-таки за чудище такое сидит перед ним, по-волчьи упершись передними лапами в землю и угрожающе скаля зубы. Стоит ли вообще с ним связываться?
Покончив с волчатами, господин Вурм протянул руку к оборотню, который с ужасом смотрел, как душат его четвероногих товарищей. Очевидно, решив, что сейчас наступил и его черед, он стал бешено отбиваться, царапаться, потом, зажатый могучими коленями господина Вурма, впился в левую руку обер-фельдфебеля, да так и замер, стиснув зубы в мертвой хватке. Господин Вурм, вне себя от боли, чуть было не прикончил это загадочное существо, когда вдруг заметил на его голой и очень грязной шее нечто вроде металлической цепочки. Это и была металлическая цепочка. Золотая. На ней висел красивый, старинной работы, медальон. Медальон тоже был, очевидно, золотой.
Дрожащими от нетерпения руками господин Вурм раскрыл его и увидел крошечное золотое распятие тончайшей ручной работы. А на внутренней стороне другой крышки, на серебристом фоне рыцарского щита, геральдический орел нес в когтях меч и цепь. Вокруг щита шла тонкая готическая вязь. Для того, чтобы ее прочесть, Вурму пришлось надеть очки.
Вокруг щита было написано: «ЧЕСТЬ, БЕСПОЩАДНОСТЬ И ПОСЛУШАНИЕ». ВОЛЬФГАНГ ИОЗЕФ ПАНКРАТИЙ АМАДЕЙ БАРОН ФОН ВИВВЕР».
И тут господина Вурма словно молнией пронзило. Он вспомнил унтер-офицера Франца Кашкеля.
2
До октября сорок второго года унтер-офицер Кашкель командовал отделением в заурядном пехотном полку на Восточном фронте. После октября сорок второго года он, положив на это немело хлопот, стел денщиком начальника гарнизона одного из полукурортных городов в Баварских Альпах, генерал-майора Эриха Готфрида барона фон Виввер. |