— Хорош, — ответил Алик и глотнул.

Ему было странно и как-то не по себе оттого, что вот этот замурзанный младенец — его родня и он должен с почтением относиться к нему. И Алик для приличия изо всех сил старался улыбаться.

— Как народилась твоя мамка, Нюшка, значит, — сказал дед, стоявший за спиной, — я и сколотил эту вот люльку. С того времени пустой не остается…

Слово «мамка» резнуло ухо мальчика — за него мама, наверно, не погладила бы его по головке. Не понравилось и то, что дед грубо назвал маму Нюшкой, и уж Алик совсем поразился, узнав, что в этой люльке, как выражался дед, в этом, по сути дела, корыте, качали когда-то его маму. Никак не мог он представить свою красивую и нарядную маму в этой избе, пропахшей смолой и березовыми вениками, свою маму, лежащую в этой люльке.

— А после Нюшки Афоньку колыхали в ней, — сказал дед, обращаясь к папе. — Ты помнишь его? На вашу свадьбу прилетал.

— Как же, — ответил папа, — такого парня да не помнить! Уже, наверно, «ИЛ» водит.

— Да нет уж, теперича Афоньку посадили на реа… как его там… реу…

— Реактивный, — подсказал Алик.

— Угадал, внучек, реактивный, сто четыре…

— Может, ТУ-104? — спросил Алик.

— В точку попал. Так он и называл. На Сахалин летал на нем, вот как.

Нет, это просто не вмещалось у Алика в голове. Он, конечно, знал от мамы, что у нее есть брат летчик, и даже хвастался ребятам, что дядя Афанасий обещал прокатать его на сверхзвуковой скорости. Но дед говорил что-то несуразное. Ну хорошо, мама, пожалуй, еще могла качаться в этой люльке — как-никак девчонка, — но как мог лежать в ней летчик лучшего в мире реактивного пассажирского корабля?!

Алик не раз видел, как огромный, серебристый, с откинутыми назад крыльями самолет пролетал над городом и садился в аэропорту, а потом подымался и с легким свистом уносился в Китай.

Видно, дед хотел продолжить рассказ о сыновьях и дочерях, вышедших из этой люльки, но папа вдруг посмотрел на ручные часы и заторопился, сказав, что, если опоздает, может не застать начальство стройки.

— Иди, — разрешил дед, — только вертайся шибче. У нас тут тоже есть строители… Санька вот шоферит, вернется вскорости, отметим приезд… Как-никак не каждый день заглядываешь в нашу темноту да глушь.

— А я? — испуганно воскликнул Алик, когда папа открыл дверь.

— А ты оставайся. К вечеру буду.

Мальчик следом за папой вышел во двор. Ему очень не хотелось оставаться в этой избе, хотя в ней когда-то и вырос летчик «ТУ-104».

— Только поскорее, — захныкал Алик. Он не привык оставаться один без мамы, папы или хотя бы няни.

— Идет, — сказал папа и, звякнув калиткой, скрылся.

Алик в сопровождении собаки, обходя сторонкой гусей, прошел в тенек под навес, где стояло несколько поленниц березовых дров и кóзлы. К стене были прислонены пила и вилы. Вдыхая едкий запах навоза, Алик стал бродить под навесом, рассматривая весло с облупившейся краской, обрывок истлевшей сети, бочку, несколько длинных кривых удилищ с металлическими катушками — значит, и здесь, как в Иркутске, ловят рыбу на рулетку? Интересно… Все предметы, лежавшие под навесом, были знакомы мальчику. Впрочем, нет, не все. Что это вон за деревянная штуковина стоит в углу?

Алик присел на корточки, потрогал пальцами штуковину. Крепкая, сухая, вся в трещинах. Рядом лежала толстая ржавая труба с едва заметными насечками по краям. Алик перевернул ее и нашел у закованного конца дырочку.