Вышел на берег. Вокруг белым-бело. Сверкают айсберги, метет метель. А я стою на берегу, стою там, где еще не ступала нога ни одного человека. А кругом снега — сухие, вечные, которые ни разу не таяли… Ведь еще точно неизвестно, материк это или архипелаг островов, прикрытых ледяным щитом… Есть там среди гор и оазисы, и даже цветы цветут — это в Антарктиде, ты только подумай! И, если найду два цветка, один — в гербарий, а другой — тебе… И есть там еще озера, и никто не знает, получились ли они от подземных пожаров каменного угля, или…
Алеша не мог дохнуть от волнения.
— Слушай, Костя… Но ведь это далеко… это так далеко! Оттуда можно не вернуться… А обо мне… обо мне ты не думаешь… Уходишь в университет — беспокоюсь, а то уехать туда… Наконец, у тебя есть сын, которого ты обязан воспитывать…
Лена, да ведь это только на год. Нас сменят. Понимаешь, всего на один год… И при теперешней технике это совсем не опасно…
— И при твоем здоровье?
— Лена!
— Замолчи!
Алеша был ошеломлен: вот это да! На другой конец земного шара… Какой счастливец отец! А мама тоже хороша… Ну что ей надо? Радовалась бы, плясала, а то на тебе — запрещает отцу поплыть на другой конец земного шара делать открытия!.. Вот, оказывается, что бывает у них дома в то время, когда он отплясывает под дождем или прыгает с помойки — кто дальше…
В передней было так тихо, что сухое потрескивание счетчика возле двери оглушало Алешу. В носу защекотало, хотелось чихнуть, но мальчик с трудом сдержался и продолжал настороженно слушать.
— Боже мой, какая я несчастная! — проговорила мама, сморкаясь в платок. Другие девочки из нашего класса вышли замуж за обыкновенных смертных и счастливы, а я… я…
— Лена, — сказал отец сурово, — если так, то я должен предупредить тебя: я уже подал заявление ректору университета с просьбой зачислить меня в состав экспедиции, и отступать я не намерен, и еще…
— И что «еще»? — Мама перестала плакать.
— И еще начальнику Главсевморпути…
— Ах, вон оно что! — сказала мать каким-то новым, напряженным голосом, и Алеша по легкому шуршанию халата понял, что она поправляет заколки в тугом узле волос на затылке — так она делала всегда, когда сильно волновалась. — Ты, значит, уже и заявление подал? И со мной не посоветовался?
За дверью застучали каблуки.
Алеша мгновенно юркнул в столовую, чтоб его не застали за подслушиванием. Едва он успел уткнуться в первую попавшуюся книгу — это оказалась «Вкусная пища», — как в комнату вошла мать и, ничего не замечая вокруг, прошла в другую комнату, задев Алешино лицо полой халата. Глаза ее смотрели в одну точку, подбородок был чуть приподнят.
Отец ходил по кабинету, и даже мягкий ковер не мог приглушить его шагов. На скрип двери он не обернулся, но, когда услышал голос сына, удивленно посмотрел на него.
— Морскую ванну принял? — спросил он.
— Ага! — Алеша улыбнулся: отцу можно сказать всю правду, он поймет; сам небось не раз вымокал в экспедициях под ливнями.
Отец щурился от яркого света, и его виски с проседью сверкали, как соль. По его лицу, сухощавому и спокойному, с решительными складками у рта, нельзя было и представить, что он минуту назад поссорился с матерью.
— Ты что это кашляешь? — вдруг подозрительно спросил он.
— Я не кашляю, — сказал Алеша и, посопев носом, еще раз кашлянул.
— А ну поди сюда! — Отец приложил к его лбу большую ладонь и покачал головой. |