— Думают, мы сейчас засмущаемся.

Луиза ухмыльнулась:

— А с чего нам смущаться?

Теперь, когда Луиза просит меня припомнить каждую подробность, мне хочется, чтобы она смутилась. Она сидит напротив меня за столом в тюремной комнате для посетителей, дрожа от нервного возбуждения и гнева. Говорит, что хватит в игры играть: месье Марти уже в Лионе, ему не потребуется много времени, чтобы найти тех рабочих. Он снимет с них показания и, может быть, вернется в Париж уже нынче вечером.

Утро месье Марти провел с моей матерью. Не уверен, что его так уж тянет в Париж.

— Как Марти поладил с мамой?

— Он отвел ее в полицейское управление.

Я киваю. Полиция отказала мне в освобождении под залог под предлогом того, что она именует «нарушением паспортного режима», и адвокат хотел, чтобы мама подтвердила подлинность моего паспорта. Когда мне впервые понадобился паспорт — для школьной поездки, — она дала мне подписать пустой бланк и сказала, что остальным займется сама. Ни заполненного ею заявления, ни свидетельства о рождении, которое полагалось к нему приложить, я так и не видел.

— Они из нее что-нибудь вытянули? — спрашиваю я.

— Месье Марти говорит, что она за тебя поручилась. Причин отказывать тебе в освобождении больше нет.

— Но она признала, что у нас был отец? Один и тот же?

— Да будет тебе, Джейми. Мы же оба знаем, кто наш отец.

— Я не знаю.

— Никакой тайны тут нет. — Луиза называет имя, которого я никогда прежде не слышал. — Третий дом от нашего? С мансардой из желтой вагонки?

Я качаю головой. Ничего не помню.

Луиза пожимает плечами:

— Ну да, ты же на три года младше меня. Но он был так похож на нас… ладно, я думала, ты знаешь. Это не было таким уж великим секретом.

Для меня было. Я говорю:

— Выходит, мы с тобой совершенно нормальные.

— За сто процентов не поручилась бы, — отвечает она. — Но мы в пределах нормы.

Я опускаю глаза к меламиновой поверхности стола, к ее резным углублениям, имитирующим древесные волокна. Поверхность сделана из двух соединенных в стык листов пластика. Пытаюсь понять, где на каждом из них начинает повторяться рисунок, — я всегда делаю это, разглядывая обои или оконные шторы.

— Не надо, Джейми, — говорит Луиза. — Посмотри на меня.

Я смотрю.

— Знаешь, почему я согласился повидаться с тобой сегодня? — Я поднимаю ладонь; на ней пятно от синих чернил. — Ручка потекла, пока я писал признание.

— Что?

— Оно уже у полиции. Я заявил, что находился в купе Осано. Что у тебя был кто-то в купе, и я не хотел вам мешать.

— Но так нельзя. Это неправда. Рабочие видели нас.

— Сомневаюсь, что они вглядывались в мое лицо. — Я улыбаюсь, хочу, чтобы Луиза поняла: это конец. Я принял решение — за время семи вдохов и выдохов, как самурай. Но мне нужно, чтобы она поняла, прежде чем я уйду. И я говорю: — Я не хочу, чтобы то, что произошло между нами, стало всеобщим достоянием. Не хочу, чтобы об этом судачили. И не собираюсь пользоваться этим для своего спасения.

Тут она взрывается:

— Да почему же нет, черт возьми? Я-то пользовалась! И тобой тоже, причем не один раз. Я использовала тебя. — Лицо ее, залитое слезами, вспыхивает. — Я все докажу! Докажу!

Она вцепляется в мою руку. Тюремный служащий, увидев это, бегом направляется к нам.

— В ту ночь, в отеле «Кост», когда я изодрала постель Этьена. Я сказала тебе, что мы поругались, но он туда даже не заходил.