- Так здесь и видел, - рассмеялся разноглазый. - Небось не первый раз идёшь в Киев.

И зыркнул глазами на Милаву. Но то, что для христова служки грех, простому смерду не поставишь в вину.

А ночь прошла спокойно, измаявшиеся гребцы спали как убитые, и сам боярин Глот тоже не отставал от них в добром деле. Но с первыми лучами солнца его разбудил Кисель:

- Вспомнил я, боярин, где видел этого смерда - в Рюриковом городище, на пиру у князя Владимира, лет десять тому назад.

- Совсем спятил с ума, - Глот сердито сплюнул в прогорающий костёр. - Кто бы пустил лапотника в городище?

- Да не лапотник он, - возразил Кисель. - Белый Волк.

И чтобы этому дурню чуть раньше вспомнить, а тут боярин Глот и рта не успел открыть, как вывалили на берег озерца одетые в бронь конники, а поверх доспехов - волчьи шнуры, о которых Кисель только что вспомнил. Глотовы дружинники сунулись было к мечам и лукам, но их пугнули стрелами из кустов.

- Не блажи, боярин, - сказал рыжеволосый конник, в котором Глот без труда признал воеводу Ладомира: - Моих против твоих вчетверо больше.

Может, и приврал Волк Перунов, но Глотовы мечники на берегу озерца как на ладони, и Ладомировым бить их из зарослей куда сподручнее.

Разноглазый Пересвет ощерился в лицо боярину:

- Облегчим тебе работу на волоках, Глот, заберём часть товара.

И нагло принялся осматривать чужие тюки. От той наглости и не стерпел, боярин, хотя в его положении лучше было промолчать:

- Так-то ныне воеводы служат Великому князю - трясут по чём зря новгородских бояр.

Ладомир в ответ оскалил зубы и махнул своим, чтобы грузили товар:

- Не взыщи, боярин, добро твоё пойдет на благое дело, в пользу славянских богов. А князю Владимиру скажи, что Белые Волки не служат переметчикам, предавшим веру отцов. И ещё скажи, что побил я дружинников боярина Борислава на радимицких землях, которые вздумали разорять Перуновы святилища, а самого боярина повесил в Дубняке. Так что пусть шлёт другого воеводу к радимичам.

Обида переполняла сердце Глота, но после этих слов перечить Волкам расхотелось. Уйдёт добро - новое наживётся со временем тяжкими трудами, а возьмут жизнь – новую никто не даст, ни старые славянские боги, ни новый бог греческий.

Милава ещё подсыпала соли на Глотовы раны, поклонившись с возка:

- Спасибо за заботу, боярин. За твою доброту тебе ещё воздаст новый бог, но и старые боги, как видишь, тебя не забывают. И чернеца твоего я тоже не забыла, не раз ещё он меня помянет с благодарностью.

Так остался на берегу боярин Глот дурак дураком, с ополовиненным товаром. Вот и сходил в Киев с прибытком.

- Это Макошина ведунья на нас морок напустила, - сказал мечник Басога, смущённо разглаживая усы.- Потому и проспали мы разбойный напуск.

- Да уж, - поддержал Басогу Кисель. - Но уже то хорошо, что не всем нам так повезло, как чернецу.

На слова Киселя грохнули смехом уже все Глотовы мечники. Жеребцы. У Глота тоже слегка отлегло от сердца. Могло быть и хуже, как с тем же боярином Бориславом. Закипела злобой волчья кровь, теперь придётся солоно многим печальникам нового бога.

- А где чернец-то? - спросил Глот у развеселившихся мечников.

Чернеца искали по всем ближним кустам, а нашли поодаль, прислоненным к дереву и в полной неподвижности.

- Это что же такое? - спросил Сыч, с ужасом глядя на одеревеневшего человека. - В идола она его превратила, что ли?

- Трите ему члены, - прикрикнул Глот. - Должен отойти.

Тёрли Прокопия с усердием, едва не сняв при этом кожу, но действительно, зашевелился человек и даже стал входить в разум.

- Опоила она его, наверное, - сделал вывод Басога.

- Нечего было таскаться за бабьими подолами, коли бог не велит, - усмехнулся Сыч.

- Считай, оттаскался, - вздохнул жалостливый Кисель.