Когда друзья вышли из храма, Дмитрий перекрестился и спросил товарища:

– Федя, а чего ты плакал в храме? Вспоминал кого-то? Или горе какое еще не улеглось в душе?

– Нет, Митя, это были слезы великой радости.

– Радости? – удивился Дмитрий. – Так разве от нее плачут?

Федор взял товарищу под руку, отвел его в сторонку, в тень старой ветлы, и сказал:

– Знаешь, Митя, не ведаю, как ты, а я, приходя в храм, словно в мир иной попадаю. Такое чувство появляется, что и не знаю, как его объяснить. Будто тело мое остается на улице, среди мирян, а в храме одна душа. Гляжу на образа, а лики святых на меня смотрят. Мы с ними одно целое. Я молюсь и слышу слова святых. Понимаешь, они разговаривают со мной. Но не так, как в миру, а иначе. Оттого и становится так радостно, благостно, что слезы сами из очей ручейком светлым по щекам струятся. Я прошу Господа помочь укрепить мою веру, не дать ереси проникнуть в душу, отвести от греха вольного и невольного, а в ответ слышу: «Я с тобой. Молись крепче и сохранишь чистоту душевную, а с ней и веру незыблемую».

Дмитрий вздохнул и проговорил:

– А я вот ничего не слышу. Молюсь как все. То, что есть у тебя, мне не дано. Спору нет, в храме легко, светло, радостно. Но чувства, которые испытываешь ты, мне неведомы. Значит, Господь отвергает меня? Выходит, я не заслужил милости Всевышнего, так, Федя?

– Не так, Митя! Пред Богом все равны. Он прощает всех, кто искренне раскаивается в грехах. Просто, наверное, не каждому дано понять и осознать в полной мере милость Господа.

– Значит, ты понимаешь, осознаешь, а я нет?

– Может, и так, Дмитрий, только без обиды.

– Да какая уж тут обида! Ты у нас особый, книжки читаешь без принуждения, да какие! Даже отцы наши не все в них понимают. Ну да ладно. Что теперь делать будем? Заедем к нам, перекусим, коней накормим?

– А потом что? – спросил Федор.

– Я бы на ярмарку проехал, так она уже сворачивается. Может, по Москве еще погуляем, поглядим, как народ после торгового дня праздновать будет?

– Ладно, давай так и сделаем, – согласился Федор.

Молодые люди проехали к дому Ургиных, где их встретил Родион, слуга князя Михаила Ивановича, отца Дмитрия.

– Ты где, голубь, пропадал? – спросил он.

– Почему ты спрашиваешь, Родион?

– Потому, что батюшка твой очень недоволен был, когда не увидел тебя за обеденным столом.

– Гроза нас за городом задержала, Родион. В Москве бури не было, а за рекой деревни горели, избы рушились.

– Да ты что?

– Вот тебе, Родион, и что.

– То-то гляжу, одежа на тебе замытая.

– В реке постирался. Нам бы с Федором перекусить, Родион.

– Ступайте к Марфе, она вас пирогами попотчует.

Дмитрий обнял слугу за плечи и спросил:

– А батюшка, наверное, отдыхает после обеда?

– Прилег. Да и матушка тоже.

– Это хорошо. Мы быстро перекусим и обратно в город.

– Ты, Митька, человек вольный, я тебе не указ, но коня не дам! Смотри, полдничать не явишься, батюшка не на шутку осерчает.

– Знаю. Тогда и за конем Федора присмотри.

– Присмотрю, бедовая твоя голова. Чую, попадешь ты нынче под кнут отца.

– Крепче буду!

Родион улыбнулся и сказал:

– Ступайте уже, пока Михаил Иванович не встал.

Молодые люди прошли в светелку. Повариха Марфа накормила их пирогами с яйцами, грибами и горохом. Они запили еду квасом и спешно покинули большой дом князя Ургина.

Вскоре приятели вышли на площадь, где часто собирались парни и девушки того же возраста, что и Федор с Дмитрием.