Вскоре приятели вышли на площадь, где часто собирались парни и девушки того же возраста, что и Федор с Дмитрием. Жара немного спала, тени деревьев вытянулись. Молодежь по традиции устроила игры. В стороне у частокола девицы встали в круг. Одну из них вывели в середину, завязали глаза, недолго покружили и отпустили.

– Глянь, Федя, девицы в ланту играть затеяли, – сказал Дмитрий. – Давай поглядим, угадает та из них, глаза которой закрыты повязкой, у кого жгут в руках.

– Поглядим, – согласился Федор.

Девушка пошла по кругу и остановилась возле одной из своих подружек.

Дмитрий воскликнул:

– Не та, дуреха!

Девушка ошиблась, за что тут же получила легкий удар жгута по спине. Она обернулась, указала на другую участницу игры, опять не угадала и вновь получила жгутом по спине.

– Да как же тут отгадать можно, если глаза закрыты? – спросил Федор. – Что это за игра?

– В каждой игре, Федор, есть смысл.

– Да? И какой смысл в ланте?

– Девушка ничего не видит, но выбирает, выражает свою слепую любовь. Вот ее и бьют, чтобы наказать за легкомыслие. Оно исправляется опытностью, приходящей через тяжелое наказание. Конечно, никакого наказания тут нет и в помине, а смысл есть!

Федор взглянул на товарища и спросил:

– А ты откуда про это знаешь?

– Я же вечерами не сижу за книжками, Федя, как ты, а по Москве езжу. Где в городки сыграешь, где в тычку. А девицы рядом, вот я их и наслушался. Вечером на Москве весело, Федя. Ой! Вон, погляди-ка. – Дмитрий указал на ребят, собравшихся толпой. – Там, кажись, веревку перетягивать собрались. Пойдем?

– А в этой игре какой смысл? – с усмешкой спросил Федор.

– А такой, что победа дается тому, кто сильнее. Так идешь?

– Нет, – отказался Федор. – Я лучше отсюда за вами погляжу.

– Ну и гляди!

Дмитрий подошел к ребятам и вскоре уже верховодил среди них. Они разбились на две команды и начали тянуть веревку, которая тут же не выдержала и порвалась. Парни повалились на землю. Расхохотались как игроки, так и зрители.

Смеялся и Федор, но перестал, когда к нему подошел Дмитрий. В его взоре парень увидел боль, скрываемую от других за напускной веселостью.

– Ушибся, Митя? – спросил Федор.

– Нет, но упал на спину, прямо на ожоги.

– Говорил же, надо было еще в деревне их посмотреть, показать людям. Уж у них нашлось бы чем их намазать, да и перевязать. Пойдем на посад под Варваркой. Там в крайней избе, если отсюда идти, знахарка живет. Бабка Катерина. Архип, слуга отца, не раз хвалил ее, говорил, что она чуть ли не все болячки лечит.

– О Катерине пол-Москвы знает. Отец мой тоже ее иной раз к себе зовет. Мне его расспросы о болячках ни к чему. Родион ожоги посмотрит да чего-нибудь придумает. Тогда и батюшка не узнает.

– Почему ты не хочешь ему правду сказать? Ведь мы не злое, а доброе дело сделали, людей, детишек малых от смерти лютой спасли.

Дмитрий не по-юношески серьезно взглянул на друга и сказал:

– Мы, Федя, сделали то, что должен был сделать любой русский человек. Хвалиться этим для меня зазорно.

– Вот всыплет тебе Михаил Иванович ремня за пропущенный обед, да еще и по болячкам, и все труды Родиона пойдут коню твоему Коршуну под хвост.

– Не всыплет, – уверенно сказал Дмитрий. – Он всегда только грозит, а потом отходит быстро.

– Тогда пойдем к вам. Заберу коня и поеду до дому. Мои тоже, наверное, волнуются.

Молодые люди вернулись в дом Ургиных.