«Вот какие они — чекисты!» — подумал Гриша и мысленно перенёсся туда — в свой дом на Средней Невке, к родителям. Но представить, что происходит там, он не мог и заснул рядом с Яшей.

Ночь выдалась тёплая, лишь к утру повеяло холодком. Яша во сне перебрался со скамейки на Гришины колени. Тот тоже ещё спал. Обоим стало неудобно сидеть. Они заёрзали и чуть вместе не упали со скамейки.

— Замёрз? — спросил Гриша. — Доброе утро!.. Смотри, ночь прошла — и всё плохое прошло!.. Сейчас мы ка-ак побежим, ка-ак согреемся, ка-ак прибежим! А у мамы уже чай на столе!

Заулыбался Яша, протирая ладонями глаза.

— Доброе утро, Гриша.

Солнце подкрадывалось к скамейке. И думалось братьям, что вместе с ночью кончились их переживания. Примчатся они домой, а там, как раньше, радостно засмеётся мама, папа обхватит их здоровой рукой и скомандует:

— К завтраку — товсь!

— Бежим! — встрепенулся Яща.

— Сейчас. — Гриша задумался. — А как же с тётей Таней?.. Давай ещё позвоним!

Лестница уже не казалась страшной. Братья поднялись на третий этаж. Чуть поколебавшись, Гриша позвонил.

— Больные утром лучше чувствуют… Вечером она не могла встать, а утром…

— А если она…

Яша не договорил: наверху хлопнула дверь. Громко зевая и шаркая грубыми сапогами, вниз спускался рыжебородый дворник в переднике, со старой бляхой на груди. От него братья и узнали, что ничего с тётей Таней не случилось. Дня два назад вернулся с фронта сын. У него была своя семья и квартира где-то за Невской заставой. Он уговорил тётю Таню переехать к нему.

Теперь уж ничто не омрачало радостного настроения братьев. До моста они домчались мигом, вприпрыжку, наперегонки добежали до своей набережной и сразу почувствовали, что здесь что-то изменилось. Резко пахло гарью. Трава на склонах берега, доски пешеходной дорожки, крыши — всё было присыпано сероватым порошком. Своего дома братья ещё не могли видеть, но именно там, перед тем местом, где он стоял, валялись на набережной обугленные брёвна. И необычно много было народа. Люди стояли и у брёвен, и у грузовика с опущенным задним бортом.

Что это? — Голос у Яши дрожал. — Сгорело что-то…

Гриша не ответил, а побежал по шатким доскам вперёд. Яша — за ним. Ещё несколько шагов, ещё… Уже никакие дома не заслоняли их родного домика, его уже можно увидеть, но его не было. Чёрная разворошенная груда больших головешек — всё, что осталось от их дома.

— Ма-а! — вместе с рыданьями выдохнул Яша.

Ноги у него подкосились, и он плюхнулся на землю. Гриша беспомощно склонился над ним и, не отрывая глаз от пожарища, теребил его за плечо и бессмысленно повторял:

— Вставай!.. Ну вставай же!.. Вставай!..

Из-за угла ближайшего дома вывернулась сумасшедшая Селезниха. Увидев братьев, она злорадно запрыгала на одной ноге в стоптанном башмаке.

— Есть боженька! Есть! — приплясывая и надвигаясь на обмерших братьев, прошамкала старуха. — Ай да чекистики! Спалили золотопогонников! Прирезали и спалили! — И вдруг она прогнусавила надтреснутым голосом: — Ве-ечная па-а-амять… Ве-ечная… Несут! Вон несут!

Её палец указывал на грузовик. Какие-то мужчины подняли и опустили в кузов один длинный брезентовый свёрток, за ним — второй.

— Поехали! Поехали! — бурчала сумасшедшая. — Да на троечке, да с бубенчиками… Динь, динь — в могилку…

У Яши от ужаса закатились глаза.