Между тем, Джон Скотт стал все чаще чувствовать себя плохо. Он пытался скрывать это от Ханны, она, догадываясь, что муж болен, точно так же скрывала это от детей, и в результате приехавший в очередной раз навестить родителей Роберт уже не застал отца в живых: "капризное" сердце Скотта-старшего, доставившее ему за всю жизнь столько неприятностей, теперь и вовсе отказалось работать.

Роберт тогда, как слепой, прошел по всем комнатам маленькой квартирки Скоттов и, все так же плохо понимая, что делает, вышел на улицу и зашагал неизвестно куда, прочь от дома, где лежал мертвый отец, а мать и приехавшие проститься с покойным сестры, были заняты устройством поминок и все время из-за чего-то суетились. Он бродил по улицам весь день, понимая, что надо бы вернуться домой и помочь родным, но не находя в себе сил сделать это. А на следующий день ему надо было возвращаться в порт, и похороны Джона Скотта тоже прошли без него. Впрочем, Роберт Фолкон утешал себя тем, что оставил матери достаточно денег и что теперь она хотя бы первое время не будет бедствовать. А потом придут двести фунтов от Арчи и небольшие суммы от сестер, и она сможет более-менее нормально жить дальше…

Но жить нормально у Скоттов все равно не получалось. Прошло еще несколько месяцев, и Ханне стало ясно, что все ее дочери теперь живут своей, отдельной жизнью, и с матерью их связывает только отправка ей денег и обмен краткими, ничего не значащими письмами. Она жаловалась на это сыновьям, но те были слишком далеко и даже если бы захотели повлиять на сестер, вряд ли смогли бы это сделать. Тем более, что им хватало и своих проблем, в первую очередь, все тех же денежных.

А потом, всего через год после смерти Джона, из Нигера, где служил Арчи пришло письмо, написанное не аккуратным почерком младшего сына Скоттов, а чьей-то чужой, незнакомой Ханне рукой. Капитан судна, на котором служил брат Роберта писал, что месяц назад Арчибальд Скотт скончался от тифа. Сообщать домой о своей болезни Арчи не захотел, чтобы не волновать мать и сестер, он верил, что выздоровеет, но его надежды оказались напрасными. В результате родные узнали, что Арчибальд был болен, когда все уже было кончено.

Роберт долго не мог осознать эту смерть и постоянно ловил себя на том, что думает о младшем брате, как о живом, что ждет встречи с ним и собирается рассказать ему что-нибудь интересное о своей службе. Потом он вспоминал, что Арчи больше нет и что встретиться им теперь уже не удастся, и не знал, как скрыть от членов своей команды накатывавшую на него боль. После смерти отца с ним такого не было, к тому, что его старые родители, скорее всего, умрут раньше него, он был хоть как-то готов — это было печально, но естественно. Арчибальд же, молодой и здоровый, никак не должен был умирать в двадцать восемь лет. Примириться с этим ни Роберт, ни его мать с сестрами не могли.

Во всех портах, где он бывал, Роберта теперь ждали толстые пачки писем — Ханна и ее дочери, особенно, Кэтрин, постоянно писали ему об Арчи, о том, как им без него плохо, и о том, как ужасно сложилась его судьба. Каждый раз, сходя с корабля, Скотт с содроганием думал о том, что ему снова придется читать об их отчаянии и тоске по Арчибальду и Джону. А кроме этого — еще и жалобы на бедность, которая снова воцарилась в их семье. Сестры Скотт зарабатывали мало, и Роберт был единственным, кто мог посылать домой достаточно большие суммы, но его заработка Ханне по-прежнему едва хватало на жизнь, в том числе еще и потому, что она так и не забыла свою прошлую богатую жизнь, так и не научилась экономно расходовать деньги. Той суммы, что оставалась у Роберта от его жалования после отправки денег матери, тоже хватало только на самую скромную, если не сказать аскетическую жизнь. Он практически перестал сходить на берег во время стоянок в портах — ему нечего было там делать. Он порвал с самыми верными друзьями, которые не оставили его после банкротства его отца — их развлечения, игры в гольф и обеды в ресторанах теперь были для него недоступны.