— Роr favor, tiene usted DMSO?[2] — спросила она.

— У вас артрит? — отозвался он на хорошем английском.

— Да, — сказала она. — В некотором роде. Мне сказали, у вас можно достать это средство.

— Какой объем вам нужен? — Он поставил на прилавок три бутылочки: одну размером с пузырек жидкой ванили, другую — с флакон жидкости для снятия лака, и третью — со склянку уксуса. Мать выбрала самую большую.

— Сколько?

— Восемьдесят долларов, мисс.

— Восемьдесят. — Мать колебалась. Восемьдесят долларов — еда на две недели, стоимость бензина для нашей машины на целых два месяца. Что могло стоить восемьдесят долларов и требовать поездки в Тихуану?

— Пойдем отсюда, — сказала я. — Пойдем в машину, просто покатаемся. Поедем в Ла-Пас.

Мать посмотрела на меня. Я видела, что застала ее врасплох, и продолжала говорить, надеясь вернуть нас на какую-нибудь знакомую планету.

— Можно успеть на первый утренний паром. Почему бы не попробовать? Отправиться в Халиско, Сан-Мигель-де-Альенде. Можно закрыть счета, перевести деньги на «Американ Экспресс» и ехать куда глаза глядят.

Как это было бы просто. Мать знала все бензозаправочные станции оттуда до Панамы, большие дешевые отели с высокими потолками и резными спинками кроватей — прямо за рыночными площадями. В три дня мы могли бы уехать за тысячу миль от этой бутылки несчастий, ящика Пандоры.

— Тебе же всегда там нравилось. Ты никогда не хотела возвращаться обратно в Штаты.

На секунду я поймала ее. Видно было, как она вспоминает годы, которые мы провели там, внизу, своих любовников, оттенки моря. Но мои заклинания оказались недостаточно сильны, я не умела так ловко сплетать слова, как она, мне не хватало мастерства, и теплые картины рассеялись, оставив прежний экран ее наваждения: Барри с блондинкой, Барри с рыжей девицей, Барри в купальном халате.

— Поздно, — сказала мать. Вытащила бумажник и отсчитала на прилавок четыре двадцатки.

Ночью она начала готовить какое-то странное блюдо, слишком странное, чтобы подобрать ему название. Опускала в кипящую воду олеандр, корни и белые цветы, выразительные, словно лица, похожие на маленькие граммофонные рупоры. Настаивала травы, собранные в лунном свете под соседской изгородью, вместе с мелкими цветами-сердечками. Потом дала отвару остыть; вся кухня густо пахла опавшими листьями. Мать выбросила несколько фунтов мокрой темно-зеленой массы в чужой мусорный бак. Со мной она больше не разговаривала. Только с луной на крыше.

— Что такое ДМСО? — спросила я Майкла однажды вечером, когда мать ушла. Он пил виски, настоящий «Джонни Уокер», празднуя получение новой работы в Музыкальном центре — ему дали роль в «Макбете». Хотя это вряд ли можно было назвать удачей. Скорее наоборот: все эти ведьмы и прочие персонажи, к тому же надо было называть «Макбет» шотландской пьесой. Майкл не очень усердствовал в поисках работы, он уже почти год ничего не делал, кроме чтения для «Книг в записи».

— Диметил сульфоксид. Им лечатся от артрита, — сказал он.

— Он ядовитый? — спросила я, стараясь говорить небрежно и перелистывая «Вэрайети».

— Совершенно безвредный.

Майкл поднял свой стакан и рассматривал янтарный напиток. Потом медленно отхлебнул, удовлетворенно закрыл глаза.