Вопрос о природе добра и зла навсегда останется одной из самых захватывающих философских проблем, вместе с проблемой бытия как такового. Я оспариваю не столько твою точку зрения, сколько твой интеллектуально убогий подход. Если творить зло означает действовать согласно своим взглядам и желаниям, ставить себя в центр собственной вселенной и жить по своим собственным правилам, то любой художник, любой мыслитель, любой  незаурядный человек: — само зло. Ведь мы дерзаем смотреть на мир собственными глазами, а не повторять прописные истины, доставшиеся людям от так называемых Отцов. Эта дерзость собственного взгляда и есть огонь, украденный у богов. В этом наше предназначение, это двигатель развития человечества как биологического вида.

Да здравствует Ева!

Твоя мать.

Я молилась за ее обращение и спасение. Она посягнула на человеческую жизнь, потому что ее унизили, помешали считать себя валькирией, безупречной воительницей, не знающей страха и слабости, хотя ее слабость была просто любовь. И она отомстила. «Легко судить других и оправдывать себя, — написала я ей. — Ты сделала это потому, что считала себя жертвой. Будь ты по-настоящему сильной, ты могла бы стерпеть унижение. Только Иисус может дать нам силы бороться с искушениями».

В ответ она прислала мне цитату из Мильтона, из речи Сатаны в «Потерянном рае»:

Мы безуспешно

Его Престол пытались пошатнуть

И проиграли бой. Что из того?

Не все погибло: сохранен запал

Неукротимой воли, наряду

С безмерной ненавистью, жаждой мстить

И мужеством — не уступать вовек.

А это ль не победа?[12]

Дядя Рэй учил меня играть в шахматы по книге «Уроки Бобби Фишера». Сам он начал играть во Вьетнаме.

— Надо же было как-то убивать время, — сказал он, поглаживая острую шляпку белой пешки.

Эти шахматы он вырезал там, не спеша, — слонов в виде вьетнамских мандаринов или толстых Будд, коней со скульптурными шеями, причесанными гривами. Я даже представить не могла, как он сидел вот так месяцами и терпеливо вырезал их швейцарским ножом, когда вокруг рвались бомбы.

Мне нравился строгий порядок игры, холодный расчет вариантов, твердость каждого шага фигурок. Игра шла почти каждый вечер, когда Старр ходила на собрания анонимных алкоголиков, анонимных кокаинистов или в кружок изучения Библии, а ребята смотрели телевизор. Дядя Рэй клал на подлокотник кресла трубку с травой и курил, ожидая моего хода.

В тот вечер ребята смотрели передачу про животных. Оуэн, самый младший, сидел в обнимку с плюшевым жирафом и грыз ногти, а Питер снова и снова накручивал на палец прядь волос. Дейви объяснял им поведение животных.

— Это Смоки, альфа-самец. — В очках у него отражался свет от экрана.

Дядя Рэй ждал моего следующего хода, задумчиво глядя на меня. От этого взгляда мое сердце распускалось, как луноцвет, я чувствовала его тепло на лице, на шее, на распущенных волосах. Словно луч. На экране было белое поле, волки, охотящиеся парами, их странные желтые глаза. Рэй как будто проявлял фотоснимок, и мое изображение прорисовывалось под его взглядом.

— Ой, не надо! — вскрикнул Оуэн, вцепившись в жирафа, когда волки на экране схватили оленя за горло и повалили.

— Это закон природы, — сказал Дейви.

— Смотри. — Рэй показал на экран черным слоном, которым делал ход. — Если бы Бог спас оленя, волк умер бы с голоду. Как он может миловать одного за счет другого? — Он никак не мог смириться с тем, что я стала христианкой.