– Все, женщина, – произнес он решительно. – Побурчала, и хватит с тебя радости на сегодняшний день. Я пока что не умираю. Вот буду лежать на смертном одре, тогда и выговоришься от души, а сейчас – извини…

– Такое скажете, – расцвела Мара и тревожно вгляделась в его слезящиеся глаза. – Бульон приготовить?

– И приготовить, и подать, и поворчать, что мало съел, – весело сообщил Берголомо.

– Ну, сла-те господи, ожил маленько, – обрадовалась служанка. – Тогда я побежала варить куру. Такой жирный молоденький каплунчик сегодня попался – просто загляденье. Я мигом…

– Мара, – негромко окликнул ее логофет.

– Что?! – встрепенулась она.

– Ты уже знаешь, что случилось? Ну, что война…

Служанка остановилась на минуту, махнула рукой, будто отгоняя надоедливую пчелу.

– И что? – сказала она наконец. – Конечно, радости мало, но все равно переживем как-нибудь. Разве это впервые? Сколько мы с вами видели, и ничего, Пантократор милостив. Мне главное, чтобы вы были живы-здоровы, а в остальном… Никогда еще так не бывало, чтобы было никак.

И, завершив свою речь любимой присказкой, Мара отправилась колдовать на кухню. Она настолько верила в своего хозяина, что была твердо убеждена, что стоит ему строже приказать вражеским войскам не шуметь и не безобразничать, как они тут же разойдутся по домам, усовествленные.

Керберон проводил ее взглядом. Его зеленые глаза смеялись.

– Поговори со мной, – попросил Берголомо. – Расскажи…

– О чем?

– Ты ведь слышал нынешней ночью, что говорилось за королевским столом?

– Разумеется.

– Им невдомек, что у кого-то может быть такой острый слух.

– Отчего же. Гус Хиттинг подозревает всех и во всем, даже тетерева – в способности написать серенаду на три голоса. А Фрагг Монтекассино, тот вообще, как мне кажется, знает.

– Мы никогда не обсуждали подробно эту тему.

– Вы всегда отличались деликатностью.

– Мне нужно знать детали, ты же понимаешь, как это важно.

– Я готов ответить на любой ваш вопрос.

– Ты никогда не рассказывал, каково это – странствовать с черными паяцами.

Телохранитель задумался. Странное выражение промелькнуло в его взгляде: то ли тоска о былом, то ли счастье, то ли он просто улыбнулся приятному воспоминанию.

– Как-то мне случилось прыгнуть в водопад, – сказал он после минутного размышления. – Скала высоченная, вода гремит, и совершенно неясно, что там внизу – утесы или глубокое озеро; разобьешься или пронесет – выплывешь. Так вот, когда я летел – это было невероятное ощущение, восторг и ужас, блаженство полета и страх смерти. Вот и с ними нечто подобное. Но, во всяком случае, ты наверняка знаешь, что живешь. Каждую минуту ты чувствуешь как самую драгоценную и неповторимую. Они научили меня ценить жизнь, дорожить ею, но не бояться смерти. Этого дорогого стоит, не правда ли, падре?

– Ата-мангарраи, так, кажется, они себя называли? – спросил логофет, приподнимаясь на локте.

– Именно так.

– Что они рассказывали тебе о Баласангуне?

Керберон вскинул на старика изумленные глаза:

– Откуда вы знаете?

– Что? – настойчиво и нетерпеливо повторил логофет.

– Не многое. Они очень любили его и вспоминали как утраченное сокровище, как самое дорогое, чего лишились в своей вечной жизни.