Чему можем мы научить других, если сами бежим от людской ненависти?
— Я не разделяю такого учения.
— Я знаю — и вот почему, помимо прочих причин, ты не можешь найти то, чего ищешь.
— Ты не знаешь, чего я ищу, — с гневными нотами в голосе возразил Лантерн.
— Ты ищешь Белого Волка, не ведая, что он означает и зачем он тебе нужен. И пока ты не поймешь этого, он всегда будет уходить от тебя. Что привело тебя в нашу обитель, брат?
— Я сам все чаще спрашиваю себя об этом. — Твердый взгляд голубых глаз Лантерна не оставлял настоятеля. — Что еще известно тебе обо мне?
— Я знаю, что твои корни уходят глубоко в мир плоти. Знаю, что у тебя острый ум. Знаю, что когда ты бываешь в городе, женщины любуются тобой и дарят тебе улыбки. Знаю, как трудно было тебе соблюдать обет целомудрия. Что еще ты хочешь услышать?
— Я старался быть хорошим монахом, — со вздохом промолвил Лантерн. — Я с головой ушел в мир молитв, доброты и любви. Я думал, что со временем начну понимать его, но этого не случилось. Прошлым летом, во время чумы, мы жизни не щадили, чтобы помочь горожанам, и что же? Двое мужчин, спасенных нами, участвовали в избиении брата Лайбана. Женщина, ребенка которой мы вырвали у смерти, подзуживала своего мужа разбить Лайбану лицо. Сволочи, подонки.
— Как просто было бы любить, брат мой, — улыбнулся Кетелин, — если бы мы дарили свою любовь только тем, кто этого заслуживает. Но многого бы она стойла, такая любовь? Давая бедняку серебряную монету, ты делаешь ему подарок. Но если ты ожидаешь, что он вернет ее тебе, это уже не подарок, а одолжение. Мы не одалживаем свою любовь, Лантерн, мы раздаем ее даром.
— Но чего ты достигнешь, дав им убить себя? Разве от этого в мире прибавится хоть капля любви?
— Может быть, и так, — пожал плечами Кетелин. Они помолчали, и Лантерн спросил:
— Откуда ты знаешь о Белом Волке? Я вижу его только во сне.
— А ты откуда знаешь, что это волк, если ни разу его не разглядел как следует?
— Ты не ответил на мой вопрос.
— У меня есть дар, Лантерн, очень скромный дар. Сейчас, когда мы сидим здесь, я вижу не только тебя, но также обрывки твоих мыслей и воспоминаний. Они порхают вокруг тебя. Вижу двух молодых и прекрасных женщин — одну с золотыми волосами, другую с темными. Они противоположны во всем: одна добрая и любящая, другая страстная и свирепая. Вижу еще мужчину, хрупкого и женоподобного, с крашеными волосами. — Кетелин прикрыл глаза. — Вот еще один — он стоит в саду на коленях и сажает цветы. Славный, немолодой уже человек. Ты знаешь этих людей?
— Знаю.
— И носишь их в своем сердце.
— Все время.
— Вместе с Белым Волком.
— Похоже на то.
Зазвонил колокол, призывая к заутрене, и настоятель встал.
— Мы еще поговорим с тобой, брат Лантерн. Да благословит тебя Исток.
— И тебя, святой отец, — с поклоном сказал Лантерн.
Брейган многого не понимал в этом мире. Люди озадачивали его. Как могут они любоваться красотой гор или ночного неба и не понимать при этом всей тщеты своих честолюбивых замыслов? Как могут, страшась смерти, с такой легкостью предавать смерти других? Брейган не переставал думать о повешенных, которых видел у сгоревших домов. Перед казнью их били и мучили. Молодой послушник не мог представить себе, что кто-то способен получать удовольствие от подобных дел. Но кто-то определенно получал — ведь в толпе, по рассказам, смеялись, волоча этих несчастных к месту казни.
Брейган, сидя у постели брата Лайбана, кормил его с ложки овощным супом. |