– Готовь завтрак, – не позволяю жене задавать вопросов по поводу моих взаимоотношений с остальным животным миром. – Кстати, последний раз ты меня просто побаловала. В тебе гибнет кулинар.

– Спасибо, – неожиданно обрадовалась супруга.

– Да. Хлеб и соль получились просто изумительными.

– Вот и будешь их жрать, – прошипела почти по-кошачьи жена.

– Успокойся, я пошутил. Давай побыстрее, у меня много дел.

– Конечно, успел очередную сучку вызвонить, к ней рвешься?

– Рвусь. Только учти, какова кормежка, такова отдача. Сама понимаешь, мне для такого дела дополнительные силы понадобятся. Я же всю ночь трахался, ты не забыла? После такого напоминания Сабина улетела с моих глаз еще быстрее, чем Педрило, хотя, в отличие от кота, я ей не придавал ускорения с помощью ноги.

Ничего, в следующий раз встретит меня радостно, словно Прага вторично советские войска. Зато я раз и навсегда, по крайней мере до Гарькиных именинок, пресеку дурацкие подозрения. В самом деле, разве может быть иначе, когда у меня на уме одни заботы о нашем сыне. Именно поэтому до встречи с Бойко я явлюсь на вызов наконец-то появившегося у меня командира. И вообще, какие могут быть более серьезные проблемы, чем спонсорская деятельность в виде ремонта одной из средних школ?

25

Попивая кофеек в ожидании Бойко, я невольно похвалил себя за предусмотрительность, а затем моментально закатил сам себе строгий выговор. Правильное решение. Если хочешь еще чего-нибудь добиться в этой жизни, ты просто обязан постоянно оставаться недоволен собой. Пусть другие полагают, какие они умные и фартовые, но стремящийся одержать верх в схватке просто обязан изначально считать себя глупее любого противника.

Нечего заниматься процессом самолюбования. Оставим это дело директорскому корпусу. Не всем, конечно, однако один директор сейчас от счастья может скакать по собственному облезлому кабинету верхом на колченогом кресле. Ремонт я ему гарантировал. Естественно, с долевым участием других спонсоров. За такое господин директор не то что разрешит моему сыну изучать Пушкина, но и сам может в честь спонсора на каждом углу декламировать Баркова: “Пров Фомич был парень видный, в среднем возрасте, солидный, остроумен и речист, только на х… был нечист”. Может, это и преувеличение с точки зрения соцреализма, моюсь я регулярно, однако, кажется, барковские стихи так и просятся стать эпиграфом моей жизни.

Несмотря на скромный образ бытия, эта самая жизнь кому-то даже очень неплохо известна. Представляю себе, сколько людей копошились в прожитых мной годах, какое досье имеется у господина Петровича, если он столь блестяще разыграл карту с давно, казалось бы, позабытой Олей и даже сумел просчитать мою реакцию. А я, дурачок, сперва неправильный вывод сделал, затем на его противников грешил. Ничего, дорогой товарищ, постараюсь оправдать твое высокое доверие и доказать, как близко от моей реакции до эрекции на ваши блестящие методы работы.

Бойко влетел в кабинет стремительно, словно полководец, примчавшийся к императору, чтобы лично доложить об одержанной победе, а главное – получить за нее венок из лавра, самого любимого цвета почти всех людей в стремящихся стать цивилизованными странах.

– Ну, Игорек, мы рождены, чтоб сказку сделать былью? – полюбопытствовал я, наливая ему кофе. – Вижу у тебя пламенный мотор не только вместо сердца, но и в заднице.

Бойко тут же опомнился, придав себе вид солидного, уставшего человека, слегка недогорбившего последние силы, выполняя мое задание.

Он, не торопясь, стал разминать сигарету, чтобы и таким образом немного потянуть время, однако подобный маневр мог бы произвести впечатление исключительно на некурящего Рябова.

– Ты завершай этот театр, – замечаю в ответ на потуги Игоря раскатать табак под тонкой бумажкой, – а то от нетерпячки мочевой пузырь лопнет.