Да, было времечко, не такое грозовое, как сегодня, куда спокойнее. Но именно тогда все начиналось. И тесть мой, мудрая голова, все-таки умер в своей постели, не разделив судьбы других коллекционеров. Как он тогда поучал меня? “Мы можем без них обойтись, но они без нашей помощи – никогда”. И не обходились. Старик, правда, любил перестраховаться, меня к этому приучил, но, в отличие от других людей, серьезно занимающихся уголовно наказуемым бизнесом на искусстве, он был уверен – от тюрьмы и сумы получена вечная страховка, пусть даже двум смертям не бывать. У Леонарда Павловича имелась надежная страховка – высокий профессионализм. Один из самых лучших экспертов Союза, о котором мало кто знал, в отличие от засвеченных академиков-искусствоведов.

Именно в те годы в системах КГБ и МВД были созданы группы, занимающиеся отслеживанием и разработкой личных коллекций, бравшие на учет все крупнейшие собрания страны, сосредоточенные вовсе не в музеях. Хотя впоследствии кое-кто из них, соблюдая чекистские традиции, добирался и до музеев, и до церквей. Но это было после. А тогда по стране внезапно покатилась и стала набирать силу волна убийств, ограблений и репрессий против коллекционеров.

Что касается судеб гнусных спекулянтов, перепродававших произведения искусства, то система работала иногда со сбоями. Бывали даже случаи, когда коллекционеров выпускали из зала суда. Однако они и не пытались получить заранее конфискованные произведения искусства; собирателя честно предупреждали: сиди и не рыпайся, считай, что дешево отделался. Зато ни одно из убийств и ограблений коллекционеров раскрыто не было.

Более того, похищенные произведения искусства порой внаглую выплывали на Западе. Какой силой должны были обладать похитители, чтобы пробить пресловутый “железный занавес”? Той самой, реальной. Для отмазки менты раскрывали некоторые преступления на заданную тему. Ловили, скажем, бомжа Довгулевича, который между кражами портфелей в общественном туалете успевал разбомбить квартиру известного коллекционера и с ходу сбыть полтонны картин, икон, статуй и прочего добра неустановленному следствием лицу.

Это пресловутое лицо никто искать и не собирался оттого, что и без него правосудие торжествовало. Преступление раскрыто, бомж наматывает свой срок, и все довольны, кроме ограбленного. Но кто будет обращать внимание на его вздохи, когда он сам из-за своего пристрастия к старине всю жизнь под статьей ходит?

Плана по вербовке у этих хорошо законспирированных спецгрупп не существовало, однако им оказывали услуги разные люди. В том числе и я по приказу тестя. Вот тогда-то я познакомился не с кем-нибудь, а самим Петром Ивановичем. Это было на заре золотого времени перестройки.

Вылетев в Москву, я встретился с этим вальяжным человеком на его даче в поселке, куда пускали по спецпропускам, памятуя о наказе Вышегородского – даже в мыслях именовать Петра Ивановича шефом. Уже потом, после того как мне удалось за большие деньги получить информацию от одного молодого человека с литературными способностями, стало ясно, кто на самом деле этот Петр Иванович, которого я первоначально принял за крупного партийного функционера, закончившего философский факультет. А тогда… Да, человеческая память порой куда надежнее компьютера…

Мы медленно шли по асфальтовой тропинке, заботливо проложенной в лесу, и даже как-то не верилось, что всего полчаса езды разделяет это первобытное великолепие с бурно гудящим ульем столицы. Даже сейчас, когда мы молчали, Петр Иванович продолжал лучиться почти джокондовской улыбкой: визитная карточка не более, чем наигрыш. Улыбка на лице человека – верный признак его здоровья, силы и прекрасного отношения к собеседнику любого ранга.