— Замолчи! Ты не в своём уме.

— Должно быть, так. Но молчать не стану. Уговорите матушку покаяться. Она с девками очень дурно поступает. Они мне всё показывали. Нельзя прислуге бритвой грудь резать и косы огнём палить.

— Ты сумасшедший пьяница! Не желаю тебя слушать. Завтра же выгоню за ворота.

— Выгоните, батюшка, выгоните. Не то я у вас под окном повешусь. Погублю душу, но и вам покоя не дам.

Не сказав больше ни слова, Аракчеев двинулся в обратный путь. Шаг его был неровен и по-стариковски тяжёл. Заноза, которую он нёс в сердце, не вызывала к нему сочувствия. Беспутство сына, вместо того чтобы вразумлять, кажется, только ещё больше злобило графа.

Оба офицера, сидя в углу, подавленно молчали.

— Помнишь, Саша, как раньше жили? — шёпотом протянул Фабр. — Михаил Семёнович сам был человек, и возле него все — люди.

Казначеев положил Алексу длинную руку на плечо и горестно вздохнул:

— Где-то теперь наш граф?

Глава 13

ВОЗВРАЩЕНИЕ

Декабрь 1819 года. Петербург

Воронцов уже на стену лез от безделья. И как люди живут, не служа? Ещё год такой лени, и он станет ни на что не годен. Неужели во всей империи для него нет занятия?! Страна в руинах, города — головешки, дороги — лучше не ездить. Чиновники — только мух в чернильницах разводят. А ему, именно ему отказано в высочайшем благоволении. Бог с ним, с благоволением! Но дайте хоть что-нибудь делать!

Он уже попадал в опалу и знал, чем пахнет императорская перчатка. Ничего. Пережил. В 1807-м в корпусе Беннигсена Михаил двигался к Варшаве. 14 декабря дрались у реки Наревы, по пояс в снегу. Потом уже в мае при Гутштате, двое суток кряду. Но перевес остался на стороне французов. В том, что войска не одержали решительных побед, Беннигсен обвинил одного из генералов — Сакена, который ни ухом, ни рылом не был причастен к провалу операции. Тем не менее Сакена арестовали и предали суду. Все понимали, что нашли козла отпущения.

Двенадцать генералов подписали приговор. Один настырный полковник Воронцов составил особое мнение, в котором утверждал, что Сакен не виноват. Михаилу, как самому бестолковому, негласно передали: государь не намерен сейчас смещать Беннигсена и хочет замять дело, сосредоточив недовольство света на фигуре поменьше. А то Воронцов без глаз! Ни братом, ни сватом ему Сакен не был, но дело в принципе. Граф подал рапорт на августейшее имя. Александр Павлович только улыбнулся и назначил более высокую судейскую коллегию, куда упрямые полковники не входили. Она-то и отправила Сакена в отставку. Пять лет тот влачил в Петербурге жалкое существование, нуждаясь даже в хлебе. В двенадцатом году, когда вдруг понадобились все, ему разрешили вернуться на службу. Сакен показал себя блестяще и получил Андреевскую ленту. Дело против него было прекращено, государь принёс извинения. В этот момент Беннигсена как раз задвигали в угол, и очень к месту оказался честный генерал, пострадавший от его коварных происков.

Что же касается Воронцова, то перед ним никто и не думал извиняться, хотя было за что. После отпуска по болезни Михаил в сентябре 1809 года не был возвращён в гвардию. Его назначили командиром Нарвского пехотного полка. Это была увесистая пощёчина, потому что нарвцы опозорились под Аустерлицем, потеряв знамёна — страшное преступление против боевого духа. Воронцов смолчал: государева служба, идёт, куда приказывают. Но офицерам при первой встрече сказал:

— Лучше бы вы, ребята, потеряли штаны. Меньше сраму. Теперь на вас всякая мразь, не нюхавшая пороху, может пальцем показывать.

О горестности своего положения нарвцы и так знали. Половинное жалованье, попрёки при каждом случае. Народ ходил унылый и злой. Воронцов начал с того, что запретил мордобой нижних чинов, а офицерам приказом объявил, что «ставит честь и храбрость выше всего», скоро война в Молдавии, есть шанс вернуть утерянное достоинство.