— Вам, граф, вперёд нужно было обратиться ко мне, — строго сказала Браницкая. — А уж потом смущать Лизу. Всё-то вы, молодые, торопитесь. Что, например, скажет ваш батюшка?

— Я как раз собирался в конце недели отбыть в Лондон, чтобы сообщить ему обо всём и просить благословения. Не сомневаюсь, он будет рад. Женить меня — его горячее желание.

— Не сомневаетесь? — переспросила графиня. — А вот я сомневаюсь. И имею свои причины. Что вы знаете об отношениях наших семей?

При этих словах Александра Васильевна так выразительно посмотрела на портрет, что стало ясно: речь идёт не о Браницких, а о многочисленной родне Потёмкина. Михаил слышал, что у отца, да и у дяди были непростые отношения с великолепным князем Тавриды. Его называли разорителем России, говорили о ненависти к ним, Воронцовым — честным слугам Отечества, никогда не склонявшимся перед временщиками. Всё это началось ещё до рождения Михаила. В детстве он не раз ловил краем уха разговоры о каких-то интригах, сломанных карьерах, оттеснении от власти и тому подобном. Но к ним-то с Лизой какое всё это имело отношение? Сейчас, через четверть века после смерти светлейшего, молодой Воронцов решительно не понимал, почему прошлое должно хватать его из гроба за ноги? И был уверен в согласии отца.

— А если граф Семён Романович не даст вам благословения? — спросила Браницкая. — Что делать моей бедной девочке? Вы уж, голубчик, не оглашайте пока, до разговора с отцом, своего решения жениться. Я-то рада бы видеть вас зятем. Да захочет ли ваш батюшка назвать Лизу невесткой?

Эти сомнения были Михаилу совершенно непонятны, но он дал Александре Васильевне слово не объявлять пока о сговоре. И сам взял с графини обещание не отдавать Лизу, если в его отсутствие к ней кто-нибудь посватается.

Среди всех этих разговоров сама мадемуазель Браницкая оставалась как бы не у дел. Её без особых сомнений считали невестой. Но граф хорошо помнил колебания девушки. С целым возом сомнений и страхов он в следующий четверг отбыл в Лондон. Потратил на дорогу двое суток, а потом ещё день, пока добирался до имения Пемброков, где жил на покое отец.

Уилтон-хаус. Уилтшир. Англия

— Нет!

Михаил Семёнович был потрясён ответом старого графа. Он ещё никогда не видел бывшего посла в таком волнении.

— Выбирал-выбирал и выбрал! — голос Семёна Романовича сорвался и, вместо грозного рыка, дал петуха. — Или ты первую попавшуюся схватил за руку? Кого ты хочешь привести в наш дом? Потаскуху неизвестно каких кровей, зачатую её развесёлой матушкой в пьяных оргиях с собственным дядюшкой?

— Ваше сиятельство забывается. — Михаил откровенно опешил и не знал, то ли защищать честь невесты, то ли бежать отцу за каплями.

Последнее сделала сестра Екатерина, на корточках приседавшая за дверью от страха. Она подслушивала, как в детстве, когда у папа́ случался трудный разговор. И как в детстве, всегда боялась за него. Катенька принесла валерианы и бросила на брата укоризненный взгляд.

— Ему нельзя так волноваться, Миша, — увещевала она. — Для чего было расстраивать?

— Ну а мне-то что делать? — возмутился молодой Воронцов. — Приехал, думал, вы будете рады.

— Рады, — слабо простонал Семён Романович. — Нет моего благословения на такой брак. Мешать кровь Воронцовых с потёмкинским отродьем!

Михаил выпрямился.

— Папа, — резко сказал он, — когда мадемуазель Браницкая родилась, светлейший князь давно умер. Да и как вы, не зная невесты, судите о ней столь немилосердно?

— Зато я очень даже хорошо знаю её матушку! — взвился старик и присовокупил несколько опрометчивых слов, которых тут же устыдился из-за присутствия Кати.