Манёвры в Красном Селе удались на славу. Государь был доволен. А это главное. Ещё в среду, накануне, Николай разнервничался и наговорил жене колкостей. Её высочество пропустила их мимо ушей. Когда надо, она отлично притворялась, что не понимает по-русски. Чёрта с два! Её учил сам Жуковский, и Александра Фёдоровна орудовала новым языком хоть и неправильно, но шустро. Впрочем, обоих устраивало, что в сердцах муж переходил на родной диалект. Если ему надо было сообщить ей нечто важное, он говорил по-немецки. А простую болтовню знаменовал волшебный язык Корнеля и Расина.

Вчера Микс извёлся. И Шарлотта сердилась из-за этого на императора. Сколько можно мучить людей? Почему даже родной брат должен жить от плаца до плаца? Ужасаясь самой мысли об оке государевом? Как понять, отчего такой тонкий, просвещённый и любезный монарх, едва ступив на брусчатку перед казармой, превращался в тирана? Впрочем, оба старших брата принцессы — сыновья прусского короля — отличались теми же наклонностями. Как-то летом, в непереносимую жару, наблюдая в Сан-Суси, как они с наслаждением кувыркаются на плацу, её мать королева Луиза призналась, что не понимает мужчин: «Шли бы, что ли, на речку, рыбу удить». Сейчас Шарлотта испытывала те же ощущения.

Что касается чувств самого великого князя, то они вечно пребывали в смятении. Николай смертельно боялся опозориться со своей бригадой, состоявшей из Измайловского и Егерского полков. Дьявол, эти люди не могли выучить элементарные команды! Их тупость не поддавалась описанию! Кажется, он сделал всё, что мог. Загонял подчинённых до полусмерти, и его опять ненавидели. А проку чуть! Честно говоря, комедия со смотрами начинала утомлять самого царевича. Да, он любил находиться во фрунте. Но не 24 часа в сутки!

Утром её высочество отправилась молиться. Она страдала, когда муж бывал неспокоен. Им порой удавалось провести вечер тихо. Иногда вдвоём. Иногда у Марии Фёдоровны с Мишелем. Читали Купера, матушка рисовала углём на больших белых листах. Никс тоже умел, но стеснялся показать ей. Александра вышивала или просила послушать, как заучила наизусть поэму Жуковского. Если речь шла о привидениях, Николай приходил в восторг. Ему нравились «Людмила» и «Лесной царь» — жутковатые, полные средневекового трепета. Мария Фёдоровна крестилась и говорила, что нынче мода пошла писать всё про утопленников да про удавленников. Ничего героического.

Но больше всего Шарлотта любила, когда они с супругом изредка оставались совсем одни. Первое время оба испытывали неловкость. О чём говорить? Что делать? Но, попривыкнув друг к другу, поняли: можно ничего не говорить и ничего не делать. Просто сидеть рядом. Уж и этого довольно. Как-то раз молодая дама открыла, что муж отменно рисует. Он набросал карандашом на обороте книжки её профильный портрет.

— У maman большие способности, — словно извиняясь, сообщил великий князь. — Подозревали, будто и у нас. Заставляли копировать картины в Эрмитаже.

— Но ведь очень красиво, — поразилась принцесса. — Почему вы бросили?

Никс замолчал. Как ей сказать, что у него были вечно распухшие пальцы от битья линейкой?

— Я этого не люблю, — отрезал он. — Тоже мне занятие для мужчины!

В другой раз после её долгих уговоров показать, как он умеет играть на музыкальных инструментах, его высочество принёс барабан.

— Вы должны знать, мадам, — сказал он назидательно, — что умею я и на рояле, и на флейте. А люблю вот эту штуку. Выбирайте.

Она храбро решила пожертвовать ушами, ради его удовольствия. Никс оценил. И сыграл кантату ре-минор Баха — самую тихую из известных ему мелодий, — слабо ударяя палочками по тугой навощённой коже.