| Из нее то и исходит музыка. Я все исполняю, исполняю, исполняю музыку, которая проникает в мое ухо, однажды я даже поверил, что мог бы играть так же хорошо, я заметил это по тому, что здешние жители, стоит им лишь увидеть меня, относятся ко мне с большим недоверием. Это так странно и удивительно – быть здесь таким чужим, таким нелюбимым. Где то не любят других, а здесь – меня. Люди считают, что я умею владеть собой, потому что владею всем, в том числе трелью, мордентом, мордобоем и так называемым толкунчиком, порхающим язычком в чужом горле, куда его кто то затолкал, да, и этим тоже, само собой, ничего особенного, не стоит благодарности. Но потом они вдруг замечают, что я не владею собой, причем именно потому, что владею всем! Уже благодаря только одному тому, что не владею собой, я могу овладеть любым любителем. К чему все это? Нет, не все. К чему вообще хоть что нибудь? Танки с диким, непрекращающимся громыханьем и воем ползают вокруг и вгоняют в себя музыку. Брошенная всеми, никому не нужная музыка шипит тут и там, спрашивая, в какой окоп ей заползти и из какого, наконец, выбраться. Я же охочусь в одиночку. Я частный служащий и беру частные уроки. И прежде чем приставить инструмент ко рту, я вижу, что пухлощекая Линнди в свободное время, которого у нее навалом, играет лучше, природа хорошо оснастила ее всем необходимым. Она, да да, Линнди, именно о ней разговор, использует других людей, заставляя их играть на флейтах друг друга. Потом все снимается на фото, прошу, сдвиньте пирамиду поплотнее, чтобы она поднялась как можно выше и не была слишком широкой снизу, основание не должно быть чересчур широким, иначе не уместится в кадре, а вместить надо. Вот так, теперь хорошо. Мой далеко разносящийся голос звучит не очень приятно, а ведь я так много упражнялся, беспрерывно воющая Кибела, нет, ее зовут не Линнди, а как то иначе, Линнди все таки богиня, для которой это и устраивают, хотя она самолично все запретила, лучше она сама возьмет на себя организацию представления: непрерывно ревущие, воющие инструменты с вращающимися синими огнями сверху, они сами себя выплевывают, так как срочно нуждаются в новых трубках, ну да ничего, вон в той роще растет отличный тростник, они пойдут и на флейты, и на клапаны для духовых инструментов, там растет все, целая плантация, дальше и ходить не надо, ничего больше не ищите, здесь растет все что нужно, точнее росло, теперь тут не растет даже трава, ах да, она и раньше тут не росла. Пустыня, пустыня, пустыня. Но где мы возьмем тростниковых листьев для нашего чудесного инструмента, который только что вырезали, превратив в произведение пластического искусства? Знаете ли вы, что, играя на флейте, надо прижимать к губам острый, как бритва, пищик? Ладно, давайте просто возьмем человеческий инструмент, чтобы я мог вам все продемонстрировать, а чтобы вы все как следует поняли, пусть один инструмент играет на другом. Только не завидовать! Лучше устроим состязание! И пусть победитель получит все. Я ищу состязательности, спора, только не мутите воду вокруг меня, пока она не вскипела, начинайте помешивать, когда закипит! Никак не раньше, не останавливаться, проходите вперед! Прошу, рассеивайтесь, развлекайтесь, ах так, вы и без того все время развлекаетесь, теперь я это вижу, не напирайте так, теперь я вижу, вы только того и хотите, рассеяться, да, теперь до меня дошло. Имейте в виду, это будет стоить мне крови и слез. Но вызов – вот он. Стоит, как флейта. Осталось только ее обслужить, я хочу сказать, пустить в дело. Как обслуживают флейту? Точно так же, как и курительную трубку. А потом отбросить, швырнуть в пропасть. За несоответствие. За то, что не соответствовала, когда исполнялась прелюдия, нашей высокой цели. И сразу – финал, минуя главную часть действа. Нет, не становитесь в дверной проем! Продолжайте играть! Я сказал: играйте! Прошу, отдайте вдыхаемый вами воздух, он мне срочно нужен, а если он к тому же хорошо звучит – тем лучше. Отдайте ваш чистый воздух, а сами поищите себе другую профессию. |
