Музыкантов всегда расстреливают первыми, даже на свадьбах, даже на похоронах, даже в музыкальных школах, когда они входят в игру и когда отыгрывают свое. Лучше бы мне вызвать Аполлона сейчас, пока конкуренция не стала слишком большой, пока его сможет вызвать каждый, кто заполнит заявку. Во первых, они не владеют флейтой так, как я, я рано начал упражняться и мог бы овладеть целой пирамидой флейт богини Линнди, если бы научился сперва владеть самим собой, а не орать что есть мочи. Я все еще овладеваю собой, поднимаясь на эту удивительную гору и играя на своем инструменте так, что стада рыдают от отчаяния. Слишком далеко зашла война, тут и моя вина. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сложить. Но у войны еще кое что на уме. Она целит еще кое кого расколошматить. Правда, понадобится немало времени, чтобы всех склеить заново и потом обжечь в печи, испечь, как пекут калачи. Пока Линнди и ее товарищи развлекаются, эти люди – сплошь зрители и слушатели на этом поп концерте – могли бы сами взять на себя игру, игру, не обязательно грязную работу, а когда доиграют до конца, вспрыгнуть на сцену и сразу – со сцены долой. Это мог бы сделать любой, хотя, может быть, и не на моем месте. Я далеко опередил их в искусстве игры на флейте, на этом грязном инструменте, им меня ни за что не догнать. Ну вот, теперь вы знаете: ни одним инструментом нельзя овладеть, предварительно не совершив над ним насилия. Я жду, когда богиня выбросит его, так как во время игры у нее вспучиваются губы, то раздуваются, то вваливаются щеки, она это подсмотрела у других, да да, щечки пышечки подушечки, красавицей ее никак не назовешь, ей срочно нужна пластическая операция, но она не хочет, нет, не из за меня, по мне, раз не хочет, так и не надо, я, может быть, и хотел бы, но у нее для меня не нашлось времени. Посмотрим, может и у нее, у Линнди, есть человеческие качества. Допустим, это натура творческая, ее лучшая подруга утверждает, что милая Линнди не стала бы тянуть за собой на поводке даже собаку, даже если бы ее принуждали к этому, но она, тем не менее, тянет за собой не бычка на веревочке, а человека, то то и оно, если бы я мог сооружать такие великолепные пирамиды из флейт и скрипок задниц, то… мне просто не приходит в голову, что бы я сделал, я бы обратился к музыкальной литературе и выучил еще больше пьес, если бы они нашлись. Мы стоим у истоков немузыкальной литературы. Ах, я вижу, что кто то опять и слышать не хочет, что солнце может навредить, может сжечь человеку кожу, не хочет слышать, хотя уши у него есть даже на заднице, одно, правда, отвисло, не хочет знать, что бог играет лучше и кричит громче, чем мертвец, как этот последний ни старайся. А бог Аполлон всегда громче всех. Мертвец молчит. Он может только отвечать на вопросы судьи. А так должен молчать. Ну, этот мертвяк – не я. Но им вполне мог бы быть умерший своей смертью на перилах моста, ибо ему просто нечего нам сказать. Зато солдат вгоняет любимую музыку себе в ухо. Солдат, этот бесконечно жестокий зверь, каким милым он выглядит, головку наушника в ухо, вот тебе и музыка для ублажения слуха, льется из этой флейты, по мне, так и путь, зачем учиться играть, когда эта коробочка с музыкой всегда со мной и сопровождает меня в бой? Без музыки никуда, особенно в бою. Музыкальное сочинение, всегда наиновейшее, вторгается в наши уши и располагается там как у себя дома. Неудивительно, что мы бросаем вызов богам и хотим сами терзать искусство, по крайней мере хотим действовать смело и подвергать искусство пыткам, раз уж сами не можем стать художниками по причине слишком большой конкуренции. Она всегда слишком большая. И с этим мы ничего не можем поделать. Моя кожа? Она мне мала. Эта флейта тоже, вон та, да, та годится. Она мне по нраву, хотя сам я уже никому не нравлюсь. Самого меня уже нет, вот и весь ответ. Я пал, но не на поле чести, просто пропал без вести. Не успею я начать, как поэзия и песни польются из меня потоком, их буду выдавать я, поздно начавший писать, зрелый мастер с запоздалым призванием, я буду знаменит и прославлен, и фотографировать меня станут чаще, чем Стинга, Стомпа, Бриттни, Каттерфельда и Хинтерзе, вы можете спокойно поменять эти имена на другие, тем более что моего вы тоже не знаете. |