Теперь доктор мог попытаться, совершив чудо, спасти умирающую. И он, призвав на помощь все свои знания, самоотверженно, даже с каким-то фанатичным упорством, вступил в схватку со смертью. Чтобы не допустить остановки сердца или обморока, который тоже был крайне опасен, он быстро сделал подкожную инъекцию эфира и вслед за тем — кофеина. Пульс участился, щеки порозовели.

Поскольку было потеряно много крови, с помощью опытных ассистентов врач ввел в вену сыворотку, что сразу же дало положительный эффект.

Целые сутки поддерживал он еле теплившуюся жизнь — беспрерывно прослушивал сердце и легкие, чтобы предотвратить инсульт или пневмонию, время от времени прибегал к подкожным инъекциям.

Дети неотлучно находились в соседней комнате. Изредка, на цыпочках, заходили они к матери, убеждались, что она жива, и, бросив на доктора благодарный взгляд, обнадеженные возвращались обратно.

Тем временем председатель верховного суда, заседавшего в Калькутте, созвал всех членов этого учреждения. Преступник был удостоен чести предстать пред столь высокой судебной инстанцией лишь в силу того, что покушался на жизнь представительницы белой расы, к тому же из высшей аристократии.

Формальности заняли минимум времени, что не могло не напомнить полевые суды с их жестокими расправами над беззащитными людьми. И в самом деле, к чему тянуть: убийца задержан на месте преступления, в дополнительном следствии не было особой надобности, а приговор был известен заранее.

Подсудимый знал, что его ждет, но, представ перед судом в сопровождении двух стражников, вел себя так, словно все происходящее его не касалось.

Огромный зал был битком набит. Приверженность к иерархии, которой англичане так наивно гордятся, подтверждалась и здешним порядком. Публику разделили на три очень четкие категории: английскую аристократию, европейцев-торговцев и индусов. Первые занимали ложи, вторые сидели внизу на скамьях, а третьи стояли.

Судье пришлось неоднократно обращаться к подсудимому с вопросами относительно его имени, времени и места рождения, прежде чем тот, наконец, прервал молчание и голосом резким и звучным, как звон кимвалов, заявил с лютой ненавистью:

— Вас интересует мое имя… Так знайте же, — зовут меня Враг! Да, Враг, и вы скоро убедитесь в этом!

В толпе темнокожих, плохо одетых и пропахших потом людей, явно настроенных в пользу обвиняемого, послышался глухой ропот.

Предъявив подсудимому орудие преступления, судья спросил:

— Признаете ли вы, что этим ножом нанесли удар леди Леннокс, герцогине Ричмондской?

— Я — Нарендра, брахман четвертой ступени, четырежды святой и четырежды священный. В «Законах Ману» четко сказано: «Всякий, кто преднамеренно или в припадке гнева ударит брахмана хотя бы былинкой, должен быть немедленно предан смерти, с тем чтобы через двадцать одно переселение души нечестивец родился во чреве нечистого животного». Та, кого вы называете герцогиней Ричмондской, ударила меня, и я лишь исполнил завет великого Ману, сына Вивасвата, бога Солнца.

— Значит, вы признаете себя виновным в покушении на убийство?

— Да, и горжусь этим.

— А вам известно, что подобное преступление карается смертной казнью?

— Знайте, в «Законах Ману» говорится также: «Даже царь не смеет убить брахмана, какие бы преступления тот ни совершил, он может провинившегося лишь изгнать из своих владений, сохранив за ним все его имущество!»

— Мы не признаем ни «Законов Ману», ни власти брахманов. Вы — просто подданный ее величества королевы и заслуживаете смерти.

Пожав плечами, брахман проговорил своим раскатистым голосом:

— Вы не можете… Вы не смеете убивать меня…

— А посему, — холодно продолжал судья, — мы вас приговариваем к смертной казни через повешение.