— Он совершенно безвреден, даже полезен… Разбудить девочку лучше тебе, когда я уйду. Ты ничего не говори ей о гипнозе, и она все забудет.

У двери факир обернулся и повелительным тоном сказал Мери:

— Если графиня прикажет тебе заснуть, ты уснешь… Такова моя воля! Ты будешь подчиняться ей, как подчиняешься мне… Но только ей! Никто, кроме нее, не должен приказывать тебе. Помни это!

— Я буду помнить, — произнесла Мери чуть слышно.

Оставшись одни, Бессребреник и миссис Клавдия смотрели на девочку: она, хоть и стояла с открытыми глазами, их не видела!

— Милая Мери, проснитесь, — прошептала графиня одними губами, так что Бессребреник едва расслышал эти слова.

Веки Мери дрогнули, глаза приняли обычное живое выражение, и без всякого перехода она перенеслась из сонного в бодрствующее состояние. Как и повелел ей факир, девочка ни о чем не помнила, даже не знала, что только что спала. Она лишь смутно припоминала, что видела здесь индуса.

Нетрудно понять, с каким нетерпением ждала миссис Клавдия приближения вечера. Когда до девяти часов оставалось несколько минут, Мери вдруг очень захотелось спать, и ровно в назначенное время она уснула сном младенца. Графиня глазам своим не верила. Этот глубокий и мирный сон не могли нарушить даже громкое хлопанье дверей в коридоре.

На рассвете, незадолго до восхода солнца, девочка зашевелилась и потянулась, как это бывает перед пробуждением. В густой листве сада состязались два соловья. Опьяненные собственным пением, они выводили самозабвенно чарующие слух рулады, которые то взлетали ввысь, то повисали в розовеющем воздухе. Улыбаясь в полусне, Мери умиротворенно вслушивалась в мелодичные звуки. Когда же первый луч солнца позолотил минарет, выглядывавший из-за деревьев, она легко вздохнула, открыла глаза и проснулась бодрая и веселая.

Просидевшая всю ночь у изголовья ее кровати миссис Клавдия с радостью наблюдала за выздоровлением своей подопечной.

— Как чувствуете себя, Мери? — ласково спросила она, коснувшись губами ее лба.

— Госпожа, я спала хорошо! Что за дивная была ночь! Право, не узнаю себя! Если бы всегда так!

— Так оно и будет, уверяю вас. А теперь, если хотите, полежите еще немного, а нет, вставайте и, пока еще прохладно, напишите с братом письмо отцу.

Дело в том, что дети давно собирались сделать это. Однако физическое и душевное перенапряжение, как следствие жестокой борьбы за существование, и болезненное состояние Мери до сих пор не позволяли им осуществить данное намерение. Но теперь девочка чувствовала себя лучше и, не боясь нервного срыва, могла вместе с братом рассказать отцу о страшных невзгодах, обрушившихся на их семью. Когда они, пролив немало горьких слез и не раз откладывая перо, не в силах далее продолжать столь скорбное повествование, закончили все же письмо, то Патрик по совету капитана сделал к нему следующую приписку:

«Мы обо всем, в том числе и об упомянутых в вашем письме сокровищах, рассказали графу де Солиньяку. Мы с Мери отлично помним, что письмо с планом наша бедная мамочка заперла в сейфе, что стоит у вас в кабинете. По мнению графа де Солиньяка, это обнадеживающий факт: сейф, по-видимому, несгораемый, так что содержимое его, возможно, уцелело. Поскольку сейф все еще находится в завалах на месте нашего дома, господин Солиньяк считает, что необходимо как можно быстрее вернуться в Гарден-Рич и, разыскав бесценные бумаги, перепрятать их в безопасное место».

Оставалось только доставить письмо в ближайшее почтовое отделение. Факир предложил на роль посыльного вожатого Синдии — крепкого, расторопного, сообразительного и с лукавинкой в глазах бенгальца, за которого он ручался как за самого себя. Его отправили в Шерготти, неподалеку от города Гая, но денег не дали: оплату почтовых отправлений по армейским адресам полностью взяли на себя английские власти.