Слишком трудоемко. И каково будет общаться с существами, одного из которых ты прикончил? Возможно, такое дело сильно осложнит контакт. Возможно, есть другой способ…

И язык во рту наткнулся на острый угол отколотого зуба, который все никак не удосужиться вылечить. Вот и способ. Подобное – подобным, как говорили дурни‑латынцы.

Ждать пришлось долго. У Романа, вероятно, неважно получалось изображать жертву: нежить его по‑прежнему игнорировала до обидного. К середине марта он знал в лицо четверых вампиров и вычислил места, где они предпочитают появляться. Около метро можно было встретить в глухую полночь темноволосого парня, когда‑то державшего розу; рядом с большим круглосуточным супермаркетом часу во втором ночи иногда появлялась белокурая худенькая девушка в зеленой куртке «змеиная кожа»; еще двое любили целоваться на скамейке в заросшем кустарником сквере между домами, в самом темном углу – плотная девица с косой до талии и парень в кожаной куртке. И все эти знакомые Романа шарахались при его приближении…

Как они кормятся, Роман ни разу не видел. И сам гастрономического интереса для них явно не представлял.

К концу марта он решил, что вампиры выбирают жертву телепатически, по исходящим от субъекта мыслям и эмоциям. Исходя из этого, пробовал детскую жизнерадостность, страх, апатию, депрессию в стиле «ах, мир – бардак, а люди – сволочи», злость – но ничего не выходило. Пока в одну прекрасную ночь, прекрасную в самом буквальном смысле, мягкую, влажную, туманную, он не начал декламировать про себя, услышав шаги девушки‑вампира: «Ласточка моя, малютка, я тебя так жду, так хочу, иди ко мне… я не могу без тебя».

В этот раз Роман не почувствовал ни тоски, ни ужаса. Сладкая темная истома, нежная жуть, от которой закружилась голова, какой‑то смертельный восторг накатили волной и были так сильны, что перехватило дыхание. В этот раз вампир подошел совсем близко и даже прикоснулся – руки были оглушительно холодны и нежны, как молочный лед, дыхание пахло ладаном и морозной свежестью, а темно‑вишневые светящиеся глаза излучали голод, страсть и странную жестокую ласковость. Все это было так остро, что Роман едва не потерял контроль над собой, поддавшись обаянию любви и смерти сразу – но он всегда отличался холодной головой и сильной тренированной волей. Вампир уже коснулся губами шеи, это было как поцелуй, холодно, горячо, больно и сладко – и Роман вдруг сообразил, что рука девушки лежит чрезвычайно удобно, прямо напротив его губ, а широкий рукав съехал к локтю.

Роман тронул языком острый осколок зуба – и боком, изо всех сил впился зубами в руку вампира. Кровь, тягучая, холодная и жгучая разом, как жидкий азот, хлынула в рот. Более мерзкого ощущения Роман до сих пор не испытывал никогда – это была пронзительная боль внутри вперемежку с тошнотой, будто пищевод, желудок и кишки набили горящими углями. Теряя сознание от жуткой, выжигающей боли, Роман еще успел подумать: «Черт, кажется, я ошибся…»

Милка поправила плотную штору и заколола ее еще двумя булавками.

В последнее время дневной свет ее раздражал и бесил. Работать было очень тяжело; от голосов людей и света голова болела и кружилась, болели все кости, а где‑то между горлом и желудком стоял жгучий комок. Иногда Милке хотелось сходить к врачу. Но для этого надо было в свободное время тащиться по улице до поликлиники, сидеть в полном людьми коридоре, терпеть свет и присутствие посторонних…

Милка никогда не любила общества. Теперь – она его ненавидела. Ей снились сладкие сны про то, как она, сильная и могущественная, приказывает своим рабам, каким‑то бледным зеленоватым существам, терзать и рвать кого‑нибудь из знакомых – чаще всего начальницу или сослуживиц – и упивается их воплями и запахом текущей крови.