Но встретившись с Риммой глазами, Антон устыдился собственных мыслей. Может, все как‑нибудь обойдется, подумал он, укладывая Ларису на сиденье.

Может, Римма сделает так, что все обойдется. Не судите да не судимы будете.

Лариса висела на плече у мертвяка, который шел по воняющему хлоркой коридору. Вся загробная команда перла сзади, топала, сопела и пыхтела, распространяя зловоние. Вот зачем им хлорка, подумала Лариса отстраненно.

Ее вонь отбивает почти любую другую вонь. Дерьма или дохлятины – все равно. Какое славное местечко – наш замечательный клуб.

Менеджер – как жаль, что на него кольев не хватило, подумала Лариса – отпер дверь с надписью «Посторонним вход строго запрещен». Угу. То самое место. Живые здесь не ходят.

Их сюда носят, подумала Лариса, и впервые холодок тихого ужаса прополз вдоль ее спины. Зачем?

Ее пронесли по коридору из сна, ужасному коридору, с оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой, мимо оцинкованных дверей, из‑за которых тянуло свежим мясом, кровью и падалью. Ей казалось, что сейчас коридор свернет – и она увидит огромное окно с пыльным стеклом, а за ним – кладбище с блуждающими огоньками, но этого не произошло.

Вместо окна за поворотом случилась монументальная дубовая дверь. Резной готический орнамент придавал двери такой вид, будто мертвецы украли ее из оскверненной католической церкви. Или со старинного склепа сняли. Лариса поморщилась, когда ее проносили между распахнутых створок.

Рассмотреть помещение за дверью, вися на плече трупа вниз головой, было сложно – Ларису только чрезвычайно удивили тряпичные ароматизированные лепестки, какие продаются в «Рив‑Гош» по рублю за штуку для ношения в сумочках. Тут весь пол был засыпан этими лепестками, темно‑красными, распространяющими запах искусственных роз, таким толстым слоем, что мертвяки шли по ним, как по ковру. Жалкая попытка освежить несвежую атмосферу?

Мертвец, который нес Ларису, сбросил ее с плеча на что‑то, довольно жесткое. Лариса ударилась плечами и затылком.

– Легче, дурак, – сказала сердито – и тут почуяла Эдуарда.

Ей удалось справиться с ужасом, разговаривая с ним по телефону, но тут он был во плоти, и волна ужаса нахлынула такая, что Лариса задохнулась. Сквозь мутную пелену дикого страха она разглядела только его лицо, землисто‑бледное, склонившееся над ней, с отвратительной сладкой улыбочкой. За головой Эдуарда, на которой, почему‑то, красовалась нелепая, бутафорская какая‑то диадема с громадной блестящей стекляшкой, изображающей рубин, возвышался круглый масонский купол, освещенный электрическими свечками. Ларисе вдруг стало так истерически смешно, что страх чуть‑чуть отпустил.

– … она Серого завалила, колом в живот, – услышала Лариса голос охранника. – А Вове глаз колом выбила, осиновым, представляете, босс? Оба – того, упокоены. Как только додумалась… Меня вот вилкой пырнула серебряной, больно, как черт знает что. Полечиться бы, босс…

– Успеешь, – отрезал Эдуард. – А бойцов новых сделаем. Ерунда.

Лариса тем временем опомнилась настолько, что принялась оглядываться по‑настоящему. То, на чем она лежала – стол, может быть, или алтарь, накрытый чем‑то, вроде церковной парчи, стоял в центре этого зала, похожего на дешевую декорацию к спектаклю о масонах или чернокнижниках. Огромное зеркало в раме из позолоченной бронзы, больше человеческого роста, возвышалась прямо напротив этого жертвенника – и Лариса видела в зеркале какую‑то темную бездну, прорезанную огоньками свечей, и смутные очертания зала, которые будто накладывались на пульсирующий мрак. Ни сама Лариса, ни мертвые твари в этом странном зеркале не отражались.