— Духовной пищи нам тоже хватает, — сказал бакенщик.— Об аллахе я никогда не забываю, и сыну все время твержу: «помни аллаха, повторяй все время «спаси и помилуй», тогда в реке не утонешь, от укуса змеи не умрешь и в пустыне не заблудишься-

— Да, дорогой Клычдурды, очень жаль, что вы не хотите меня понять, — Новрузов с сожалением вздохнул. — Лучшего места для своего сына, чем наш интернат, вы не найдете. Подумайте об этом. А я всегда готов взять его к себе — хоть сейчас.

— Подумаем, на то у нас и голова на плечах, — неохотно согласился бакенщик и замолк.

Довольно долго они сидели молча, пили чай и оба смотрели на Доврана. Наконец, когда Новрузову показалось, что молчание слишком затянулось, он слез с тахты.

— Ну что ж, дорогой Клычдурды-ага, я наверное пойду. Дел у меня в лагере очень много. Сами знаете, дети — они скучать не дают. Спасибо за хороший прием, за угощение... Спасибо.

— Будет время — заходите еще, — отозвался бакенщик и проводил Новрузова со двора.

С минуту он смотрел ему вслед, усмехаясь в бороду, а когда тот скрылся за песчаным косогором, улыбка Клычдурды перешла в язвительный смешок:

— Хай верблюжонок кривоногий. Ему всего-то лет двадцать пять, а берется учить старших — как им жить дальше. Интернат у него. Без его интерната нам не обойтись! Жили до сих пор без интерната — и всю жизнь проживем. Так я говорю, сынок? — Клычдурды положил руку на плечо сына.

— Не так говоришь, — несмело выговорил Довран. — Я хочу к ним.

— Малыш мой, да ты что! Неужели у чужих людей лучше, чем у родного отца?

— Папа, я учиться хочу... Все дети давно учатся, только я не учусь. Отпусти меня к ним. — Довран захныкал и начал утирать кулаком слезы.

— Да... давно я не видел твоих слез, — вздохнул отец. — Но не лучше ли тебе подумать — как я буду жить без тебя — один! — Я же не смогу справиться с рекой. Она меня заставит есть черствый хлеб с мутной водой — сварить обед будет некогда... Не так все просто в жизни, сынок. Не всегда получается то, что нам хочется... Но я подумаю... иди играй…

Довран побежал на бахчу, но не нашел там ни Генку, ни Бяшима. Друзья его долго ждали, но лопнуло у них терпение — отправились в пионерлагерь. Довран решил догнать их. Он пустился к камышам, и не добегая до них, увидел обоих — Генка и Бяшим сидели на барже и рассматривали «падишаха». Увидев своего негра в их руках, Довран закипел от обиды:

— Эй, каковы посмели! Он же «падишах». Нельзя к нему прикасаться!

— Да ладно тебе притворяться, — уныло возразил Генка. — Выдумал себе сказочную жизнь. Эта жизнь только для детей детского сада. Лучше скажи, зачем Меред Аннаевич приходил?

— Он хочет взять меня к себе, в интернат.

— Да? — обрадовался Генка. — Ну а ты как?

— Соглашайся, Довран! — обрадовано воскликнул и Бяшим.

— Да я-то согласен, — печально сказал Довран. — Отец не соглашается, говорит — «подумаю».

— Чего тут раздумывать-то! — вспылил Генка. — Неужели он не понимает что ты неучем можешь остаться?

— Консерватор он у тебя, — чуть тише рассудил Бяшим.

— Не консерватор он! Он бакенщик, — с обидой возразил Довран.

— Консерватор, самый типичный, — подтвердил Генка.

— А вы-то сами кто!— драчливо распалился Довран. — Вы... вы...

Хорошо что он не нашел обидных слов, иначе бы друзья его не на шутку огорчились. А сейчас, видя его растерянного и расстроенного, Генка миролюбиво сказал:

— Ладно, мы пойдем.