— Нет — был! — упрямо возразил Довран.

— Нет — не был! — Аннагозель лукаво засмеялась. — Мы сидели в твоем Волшебном царстве — и все видели. Отец твой поздоровался с капитаном, потом поехал на моторке впереди самоходной баржи, чтобы она не села на мель. И самоходная баржа не села... А в твоей барже — опять Волшебное царство. Я твоего Падишаха в корыте выстирала, чалму ему новую сделала. Мы опять его посадили на трон. Он сидит и ждет тебя. Пойдем — посмотришь?

Довран неловко передернул плечами, нахмурился и отвернулся.

— Не буду играть в Падишаха, — сказал он глухо.

— Почему? — искренне удивилась девочка. — Он теперь такой хороший — лучше, чем был раньше.

— Не надо мне Падишаха,— вновь упрямо повторил Довран.

— Ну и зря, — пожалела Аннагозель. — С кем же тогда ты будешь играть, если не с Падишахом?

Тут у калитки появились Генка с Бяшимом. Оба в пионерской форме: в шортах, белых рубашках и галстуках. Такими Довран их никогда не видел. Оба были сосредоточены и, как показалось Доврану, — сердиты. Но он ошибся. Друзья его, попросту, до сих пор недоумевали — чем они обидели Доврана, почему он бежит от них. Они подошли к тахте, но не сели. Генка с усмешкой сказал:

— Вот уж не думали, что ты сома испугаешься. — Да еще мертвого, — прибавил Бяшим.

Довран сердито сверкнул глазами. Чего-чего, а такого жалкого упрека он от них не ожидал.

— Не испугался я, — твердо выговорил он и повторил:

— Не испугался!

— А почему же убежал? — Генка откровенно хихикнул. — Не почему...

— Гозеля, ты сказала ему, что его Волшебное царство в полном порядке? — спросил Бяшим.

— Сказала, да только он больше не хочет играть в Падишаха. Я даже не знаю — чем он будет заниматься, когда мы уедем.

— Пусть приходит на прощальный костер, — сказал Генка.

— Ты сказала ему, что мы уезжаем?

— Правда, Довран, приходи к нам вечером. У нас так весело будет! — затороторила Аннагозель.— Сначала хор, потом чтецы-декламаторы, а потом... Царь-Нептун с трезубцем... Ты читал про Нептуна? — спросила она и тут же осеклась.

— Ох, прости пожалуйста, я же совсем забыла, что ты неграмотный. И как это мог допустить твой папа? Он давно мог бы отправить тебя в интернат. Сейчас бы ты уже пошел в четвертый класс, вместе с нами... Мы же с тобой одногодки. Я хотела поучить тебя грамоте, но не нашла ни одного букваря. Ты скажи своему отцу, чтобы он купил тебе букварь.

— Да уж жди — купит, — сказал уныло Бяшим. — Клычдурды-ага не признает грамоту, потому что сам не учился. Конечно, он человек хороший, но у него старые взгляды.

— Ты правильно в прошлый раз назвала его, — подтвердила Аннагозель. — Он — консерватор...

— Не консерватор он, — вновь, как и в прошлый раз, сердито возразил Довран. — Он — бакенщик.

И опять, как тогда, — детвора залилась смехом. И опять Довран разобиделся: смолк, отвернулся. Генка хлопнул его по плечу:

— Ладно, мы пошли. Приходи вечером.

Ребята вышли со двора. Аннагозель, прикрывая калитку, приостановилась:

— Довранчик, ты все же сходи к своему Падишаху. Он там сидит совсем голодный... и одинокий...

Когда друзья ушли, Довран стал думать обо всем, что они ему наговорили. Он обиделся за то, что его назвали трусом, но и доказать, что это не так, что не из-за трусости он сбежал, а от позора, он никак не мог. Он не мог объяснить самому себе, почему он почувствовал себя опозоренным. Ведь другой на его месте просто-напросто заплакал бы. Увидел бы свою растерзанную куклу в пасти сома, заплакал бы— и все.