— Эх, бедняга, бедняга, — пожалел малыша. — Что же с тобой теперь делать? Оставлять тебя здесь нельзя — сразу звери растерзают. Придется взять тебя домой — будешь хорошей забавой для моего малолетнего сына.

Охотники вновь поднялись в гору, к месту засады. Кто-то догадался — посмотрел на соседнюю вершину, где полчаса назад стояли архары. Теперь там от них и следа не осталось: ясное дело — унеслись быстрее ветра, услышав выстрелы. Пришлось возвращаться в лагерь.

Когда спустились, Ашир принял решение — шкуру с барса снять, погрузить на осла, и отправить с добычей в аул двух подростков. Один будет погонять осла, а другой козленка понесет.

Нашлись среди джигитов мастера по освежеванию туш: туркмены сызмальства эту науку усваивают — частенько в аулах, то в одной кибитке, то в другой барана режут. Гость приедет — обязательно свежую баранину подают на сачак. В войну, конечно, баранов мало резали — не было их почти ни у кого. Но все равно — как снять шкуру — любой подросток знает. Вот и содрали с хищника-барса его пятнистую шкуру, как с барана. Содрали — подсушили малость и взгромоздили на спину осла. Взгромоздили, да не подумали — как этот обычно спокойный и покорный лентяй отнесется к столь необычной ноше. А осел, почувствовав на себе зверя, принялся поначалу взбрыкивать задними ногами — все норовил сбросить его с себя, а потом как задал стрекоча — только его и видали. Джигиты кинулись за ним, чтобы поймать, а он — в пески. Все дальше и дальше уходит. Через час вовсе с глаз скрылся. Послал Ашир за ним джигитов, чтобы во чтобы то ни стало догнали, иначе пропадет шкура. Не так жалко осла, как шкуру. Не всякий раз выпадает такая удача — чтобы охотник отправился за архарами, а вернулся со шкурой барса. В древние времена охотника, убившего тигра или барса, люди особым уважением окружали. Называли его храбрецом, да и шкуру убитого им барса он на себе носил, как знак высшей доблести. Сейчас разумеется, шкура на плечи ни к чему, но слава — в самый раз.

Козленка-джейранчика Ашир отправил к себе домой в аул. Велел юнцу, который понес джейранчика, чтобы отдал его жене Ашира, а та накормила бы его козьим молоком. Джигит унес малыша и сделал все, как его просили. А что касается сбежавшего осла, тут — трагедия. Те ребята, которые отправились на поиски осла и барсовой шкуры, нашли на третий день обглоданный ослинный скелет — съели беднягу волки, а кости обглодали шакалы. Шкура же барса осталась целой, видно запах от нее — запах могучего хищника — не дал изгрызть ее шакалам.

Ашир разделил свою бригаду на три группы — каждая ушла в своем направлении. Начался долгий и нелегкий сезон охоты. Сейчас, по прошествии многих лет, Ашир-ага и не помнил — как доставались ему архары. Помнил лишь: когда он возвратился в аул, то не порадовалась охотничьей добычей председательша Набат-дайза. Вызвала она Ашира к себе в контору, принялась легонько стыдить:

— Эх, Ашир-Ашир, а еще снайпер-фронтовик! Если ты и дальше так «метко» будешь стрелять, то наши бойцы в госпиталях поумирают с голода.

Аширу ничего не оставалось, как похвастаться убитым барсом.

— Набат-дайза — сказал он с достоинством. — Но разве беззащитные животные украшают стрелка-фронтовика? На войне я убивал зверей-фашистов, поэтому и здесь, в тылу, начал с хищников.