Он направился к дому, а я подобрала платье и пошла за ним:

— Фиг тебе, я с вами.

— Солнышко, не надо… — начал было Илья, но увидел моё лицо и замолчал. Махнул рукой и поспешил к Даньке: — Малыш, ты чего это раскис? Давай, цепляйся за папу и поедем в больницу!

— Папочка, так болит…

— Всё будет хорошо, котёнок! Доктор тебя вылечит…

Подхватив Даньку на руки, Илья заторопился к джипу, стоявшему в гараже и ещё украшенному ленточками. Я забралась на заднее сиденье и потребовала:

— Сажай его сюда.

Когда Данька устроился головой у меня на коленях, поджав ноги, я пристегнулась, а Илья завёл машину:

— Всё, через пятнадцать минут будем на месте, держись, Данюха!

Машина сорвалась с места, как гоночный болид, только взвизгнули шины, бросая назад гравий дорожки. Я придержала мальчика, чтобы его не болтало, погладила по голове, потому что он начал жалобно постанывать, сказала на ушко:

— Скоро приедем, малыш, потерпи немножечко… Что же ты съел такого, интересно мне знать…

— Ничего, правда, честное слово, — протянул Данька. — Ка-ашу… А мама мне ещё специально по три таблетки дала утром, чтобы уж точно ничего не случилось… А-а-ай, как больно!

— Терпи, терпи, малыш! Скоро приедем! А сколько таблеток она тебе обычно даёт?

— Одну-у… Красненькую и одну беленькую.

— Господи, — прошептала я. — Передоз таблеток… Илья, Юля ему по три таблетки впихнула утром! У него передоз!

— Вот идиотка! Может, случайно?

— Да уж конечно! Перепутать и дать три вместо одной — это случайность!

Илья что-то пробормотал себе под нос, неразличимое из-за шума мотора, и прибавил газу. Даньке становилось всё хуже. Казалось, бледнее быть уже нельзя, словно всю кровь выкачали из худенького тельца. А я ничем не могла ему помочь — только молиться, чтобы довезли, чтобы ему помогли, чтобы спасли…

В приёмный покой Илья с мальчиком на руках влетел, как вихрь. Рявкнул: «Врача! Ребенку плохо!» и сразу появилась каталка, куда уложили Даньку, повезли куда-то, а мы только шли за гремящей колёсиками по полу конструкцией, спеша и не успевая. Молодой врач с усталыми глазами расспрашивал Илью, что произошло, и одновременно давал указания медсестре. Каталка доехала до реанимации, куда нас не пустили и велели ждать.

Илья прислонился к стене и застонал:

— Господи, хоть бы всё обошлось…

— Всё будет хорошо, — я встала рядом, поддержав одной рукой живот, а другой ухватившись за его руку мужа. — Даньку вылечат, вот увидишь! Надо только верить!

— Он так давно болеет, а главное — не могут найти, что с ним… Мы же носимся с его кашами и лекарствами, как с писаной торбой, зачем эта дура дала ему три таблетки?

— А ты позвони ей и спроси, — ляпнула я, закрывая глаза. Чёрт, нехорошо так думать, но свадьба испорчена… Не по Данькиной вине, конечно же. Опять Шагалина! Опять она… Как можно такое делать со своим ребёнком, со своей кровиночкой? Да за детей горло рвут, а она его намеренно отравила! Ведь знала, что мальчику станет плохо, когда отправляла на свадьбу. Хотела сорвать. Ценой здоровья и мучений малыша! Сука!

— Алло, Юля? — отрывисто спросил Илья в телефон. — Приезжай в Николаевскую больницу, Даньке плохо!.. Да, похоже… Приезжай, говорю, блин!

И отключил звонок. Посмотрел на меня. Наморщил лоб:

— Я вызову кого-нибудь, чтобы отвезли тебя домой, хорошо?

— Я останусь с тобой, — упрямо мотнула головой.