Они попили чайку, и сморило их. Легли они отдохнуть на часик и проспали до утра. Бабка Груня хотела разбудить их ужинать, но дед отговорил. А сегодня, после праздничного завтрака с вином, груздочками, лепешками, яичницей, окороком, все будто отяжелели и остались сидеть за столом. Слушали друг друга внимательно, раздумно: мир Берестняковых для Самариных был так же нов, как мир Самариных для Берестняковых.
Наталью Александровну Прошка слушал с открытым ртом. Сама она, оказывается, учителей учила в институте. Танин отец всю жизнь был военным, четыре шпалы носил. И жили Самарины в разных городах: в Ленинграде, в Чите, во Владивостоке, в Москве, а последнее время в Калуге. И это ж надо! Таня всего на месяц старше его, а уже сто раз ездила на поездах, плавала на настоящих морских кораблях и даже летала на самолетах. А Прошка за свою жизнь трижды прокатился на грузовике и нигде, кроме Ягодного, не был. Он и города-то видел только в кино. От этого Прошка казался себе сейчас жалким, несчастным. И чем больше узнавал Берестняков о жизни Самариных, тем заметнее росла в его мыслях пропасть между ним и красивой девочкой Таней.
Прошке вдруг захотелось встать и уйти с отцовским ружьем в лес, далеко-далеко, и бродить там долго-долго. И он даже представил, как идет один по онемевшему лесу. А если бы в лесу встретил Таню? И хорошо бы в тот момент, когда на нее напала рысь. Уж Прошка бы не промахнулся! С одного выстрела он уложил бы хищницу… Вот тогда бы Таня узнала, какой Прошка человек. Пускай не летал он на самолетах, но еще никто в Ягодном к четырнадцати годам не убивал по три волка.
— Проша, ты в каком классе учишься? — спросила Наталья Александровна.
Берестняков не расслышал вопроса. Смутился. Покраснел. Его бросило в жар.
— В седьмых, — ответила за Прохора бабка Груня и с укоризной посмотрела на внука.
— Я тоже в седьмом, — сказала Таня и улыбнулась Прошке.
Взгляд у нее был открытый, чистый.
— Вот и прекрасно, — обрадовалась Наталья Александровна. — Вместе в школу будете ходить. Надеюсь, друзьями станете.
* * *
Весь день Прохору казалось, что в их дом пришел праздник. И работалось в это воскресенье легко и быстро. Дед Игнат не поспевал за внуком и все окорачивал его:
— Не горячись, Прошка.
— А ты, дед, отдохни. Я и один управлюсь.
— Каким любоделом стал. — Дед сел в сторонке на поленья, закурил и стал наблюдать, как Прошка рубит хворост. Наблюдал и посмеивался в усы.
Во двор вышла Таня. Дед Игнат проворно подошел к Прошке и забрал у него топор.
— Кончай, Прохор, хватит. Ступай, квартирантке село покажи, — и, толкнув легонько внука в бок, добавил шепотом: — Валенки новые с калошами одень.
Прохор растерялся и стоял посреди двора, не зная, что ему делать.
Дед Игнат поспешил на выручку.
— Не хочешь ли, дочка, село наше старинное посмотреть?
— Очень хочу. Пойдем, погуляем, — позвала Таня Прохора.
— Пойдем… Сейчас я. — Он побежал переодеваться.
Дед Игнат подошел к Тане и ласково сказал ей:
— Ягодное — село доброе. Полюби его, и оно тебе лаской отзовется… Зимой красиво у нас. А лето придет, и рая не надо.
* * *
Школа, в которой учился Прошка, находилась в километре от края села. Десятилетка расположилась в бывшем имении богатого графа.
В глубине старого липового парка стоял трехэтажный графский дворец. Белый, с колоннами и большими сводчатыми окнами.
Дед Игнат рассказывал Прохору, что в здании, где теперь занимались сотни учеников, жил граф, его жена и две дочки. |