Открылась дверь и на их половину вошли Наталья Александровна и Таня. Одетые и с чемоданчиками.

И тут все еще Прошке было невдомек, что они уходить собрались. Он заулыбался и спросил:

— В баню с баулами собрались, что ли?

Ни Таня, ни Наталья Александровна на его шутку не ответили. Они посмотрели куда-то мимо Прошки и подошли к деду. Наталья Александровна протянула старику руку:

— До свиданья, Игнат Прохорович.

— До свиданья, Натальюшка. — Дед никогда еще не называл Наталью Александровну так. Потом он опустил глаза, угнулся и еле слышно сказал: — Не обессудь, Натальюшка. Чай, сама видала, не хозяин я здесь, — дед беспомощно развел руками, — а квартирант.

— Куда вы? — встревожился Прохор.

— До свиданья, — сказала Наталья Александровна.

Таня ничего не сказала, а прошла мимо, к двери наружу.

Когда дверь закрылась за ними, Прошка сорвался с места, подбежал к старику и закричал, как оглашенный, на весь дом:

— Дедушка!

— Ну, что? Чего орешь?

— Они же насовсем ушли!

— Насовсем.

— Где же они жить-то станут?

— У добрых людей… У Марьюшки, у Кутяниной.

Прошка убежал к себе за печку, бросился ничком на кровать и заревел, как бабы ревут, в голос. А потом, когда затих, то лежал долго в полудреме. И не спал вроде, а сны видел — туманные, лихорадочные.

За печкой тихо, душно. Прошке мнится, что печка раскалилась докрасна. Он дотронулся до кирпичной стенки осторожно, словно до утюга. Печка — чуть теплая. Чудно. Прошка стал водить по старым гладким кирпичам. Задумался.

Дверь скрипнула. Коротко пропела. Опять скрипнула. Смолкла. Послышались тяжелые редкие шаги. «Бабушкины», — узнал Прошка. И тут же навстречу шагам рванулся крик деда Игната:

— Пришла мироедка! Пришла толстопуза! Ну, радуйся, радуйся, выжила людей хороших. Обожди, ужора, ужо отольются те их слезы… обожди! — Дед закашлял и упал…

— А-а-а-а! — заголосила бабка Груня. — Помер!

* * *

Дед Игнат не умер, но долго после того дня хворал. Лежал он на кровати за печкой, а Прошка перекочевал на лежанку. Спать Прошка стал чутко. Стоит деду пошевелиться, Берестяга тут же проснется, прислушается, а потом обязательно спросит:

— Дед, спишь?

— Сплю, сплю, Проша.

Прошка мгновенно снова засыпал.

…Вторую неделю Прошка сидел дома и не ходил в школу.

Дед начал поправляться. Он уговаривал внука не сидеть возле него, прогонял в школу. А Прохор знай твердит:

— Обожду чуток: с тобой мне надо побыть.

— А что те со мной быть? И сам побуду. Ступай, ступай, неслух, в школу, — незло ругался старик.

— Обожду, — упрямо говорил Прохор, и дед знал, что никакими посулами, никакими угрозами сейчас в школу его не пошлешь.

Знал, конечно, Игнат, что внук не ходит в школу не из-за него только… Мирской стыд! Невидимый и страшный судья.