— А мы на каком? — потребовали ответа ягодинки.

— Вы особ статья, — ответил Силантий. — Вы сами по себе, без соревнования. Не с кем вам соревноваться.

— А ты антимонию не разводи. Говори, по сколько бригада ягодинок заготовила?

Силантий заглянул в тетрадку.

— На каждую бабоньку приходится по шесть кубометров без малого.

* * *

Никто не стал засиживаться за столом в этот вечер. У всех болели мышцы, гудели руки… Поужинали и тут же завалились спать. И заснули все как по команде.

Не спали только Федор Федорович, Клавдия Семеновна, Настя, Прохор и Трус.

Настя и Юрка помогали Клавдии Семеновне мыть посуду. Федор Федорович у порога точил и разводил пилы. Для верности глаза Брынкин надел очки. Очки были старенькие, с одной дужкой, а вторую заменял кусок черного шнурка от ботинок.

Прохор писал письмо Тане. Он обещал ей в первый же день написать. Берестяга думал, что написать письмо ему ничего не стоит, а теперь вот сидел над тетрадкой, а на первом листе, на первой строчке пока что была выведена фраза: «Здравствуй, Таня!».

Повизгивал напильник… О чем-то без умолку говорили Трусов и Настя… Тихо, для себя, напевала Клавдия Семеновна. Она готовилась к утреннему затопу… Посапывали спящие на полу «лесорубы»… А Прохор все никак не мог придумать следующей фразы…

Его кто-то тряс за плечо. Берестяга открыл глаза, увидел Настю.

— Ложись, бригадир.

— Сейчас, сейчас, — согласился Прохор.

— Завтра допишешь письмо, — Настя улыбнулась. — Эх, ты! За весь вечер только и успел написать одну строчку… Разбудить тебя пораньше?

— Разбуди.

* * *

Три дня осталось жить «лесорубам» на Лыковском хуторе. Один день только бригада Берестнякова уступила первенство уткинской бригаде. И не оттого что ребята стали хуже работать, а просто досталась им трудная делянка.

«Утята» зря ликовали. На другой день «берестяги» поднажали и снова стали первыми.

Дрова стали вывозить с делянок к шоссе, а оттуда в Богородск.

На хутор приехали на лошадях Скирлы, дед Петьки Ныркова и Дуська Кутянина.

Они должны были помочь вывозить дрова из лесу на проезжую дорогу и увезти «лесорубов» домой. Почти все, не скрывая, радовались скорому возвращению в Ягодное.

Только Юрка Трус затосковал. Когда он теперь встретится с Настей? Если только летом. От Лыковского хутора до Юркиной деревни, правда, всего тринадцать верст. Но разве отпросишься у матери, когда на усадьбе, дома и в колхозе будет дел по горло?

Настя тоже последние дни ходила скучная.

— Письма мне будешь писать? — спросил ее Трусов.

— Не знаю, — ответила Настя, но тут же шепнула: — Буду. Только ты первый мне напиши.

* * *

…Уже несколько дней у Николая Николаевича болело сердце. Сначала он скрывал это. Наконец директору стало так плохо, что он не смог подняться с постели. Симакова перенесли в дом Брынкина под присмотр Клавдии Семеновны.

В обед трех бригадиров и Лосицкого вызвали на хутор к директору.

Возле кровати больного сидел Игорь Аркадьевич Гуминский.

— Николаю Николаевичу нужно ехать в больницу, — сказал Гуминский своим тихим голосом. И показалось, что это вовсе и не он сказал, потому что ни один мускул при этом не дрогнул на его лице, а рот его, как всегда, был прикрыт шарфом.