— Вы говорите о театре? — вступал в разговор Рош. — Я не люблю теперешних пьес, но охотно хожу в «Комеди Франсез» смотреть «Друга Фрица» или «Месье Пуарье». Это не так забавно, как в Пале-Рояль, но зато прекрасно и заставляет думать.

Франсуаза становилась отважной.

— Бернар, — говорила она по-английски, — пойдем, пройдемся по саду. Он чересчур скучен.

— Будьте осторожны. Может быть, он понимает.

— Никогда в жизни. Достаточно на него посмотреть.

Антуан взглядом умолял жену успокоиться. Ахилл, не понимая, но догадываясь об опасности, проклинал внутренне этих Паскаль-Буше и предлагал пешком вернуться на фабрику.

Оба старика шли впереди, слегка отдуваясь. Антуан и Бернар следовали за ними, любуясь на камыши, пышно вздымавшиеся и обвивавшие извилины речки. Антуан думал о том, как женихом гулял он здесь с Франсуазой. В тот год у нее было чесучовое платье с фуляровым, голубым с белым горошком, воротником. Как она ему тогда нравилась!.. Она нравилась ему и теперь, какая же странная стыдливость мешала ему это ей повторять? Часто он не одобрял ее поступков и слов, но и этого тоже он не смел ей сказать. Зачем она так странно держала себя за завтраком? Еще утром он просил ее быть посдержаннее. Она была опасна. Он любил ее.

Ахилл продолжал уклоняться от решительного удара до самого того момента, как шум подъезжающей коляски возвещал о предстоящем отходе поезда. Тогда он внезапно выбрасывал «последнюю цену», которую с утра оставлял в резерве, и Рош, приятно удивленный, вытаскивал из кармана книжку ордеров. Бернар провожал его на вокзал и возвращался, с грустью размышляя об убожестве этого дня.

«Какая комедия! — думал он. — Да и нужна ли она? Следовало бы управлять фабрикой как командуют полком — без хитрости, без унижения. Почему не делать всего при полном дневном свете? Это могло бы быть так просто и даже красиво. На что нам нужен, в конце концов, этот Рош?.. Франсуаза была нервна. Это понятно… Если бы я мог склонить Симону выйти за меня, как переносила бы она Пон-де-Лер?»

И неизвестно почему, ему представились ее маленькие лиловые туфельки, что она надела вечером в то единственное путешествие, которое они совершили вместе. Прежде чем лечь, она поставила их перед кроватью, рядышком, такими благоразумными, как у Святой Урсулы Карпаччио.

— Туфелька Симоны под кровлей Ахилла… Нет, это невозможно. И это очень жаль.

Он подумал об особенностях ее речи. Она говорила «подлинно», когда нужно было сказать «искренне» и от нее он получил привычку говорить «со стороны». Она, наверное, сказала бы «со стороны Людовика XVI» — про Антуана и «со стороны Марии-Антуанетты» — про Франсуазу. Другой ее манией было говорить о музыке языком живописи и о живописи — языком музыки. Она употребляла слова «звучность», «размер», чтобы описать пейзаж. Все это очень нравилось Бернару. Коляска остановилась, она подъехала к фабрике.

— А у него был довольный вид? — спросил Ахилл.

IX

Вызванный в Париж Ванекемом, Бернар захотел повидать Деламена. Он его не предупредил, зная, что тот всегда дома. Экипаж, пахнувший заплесневелым сукном, привез его в Монсури. По узкой маленькой лестнице поднялся он наверх. Он позвонил, смутно боясь, что не застанет своего друга дома.

Но через мгновение он услышал шаги. Деламен сам открыл ему дверь и не удивился, увидав его.

— Ах, это ты! Я очень рад… Входи.

— Я не помешаю тебе?

— Я работаю, но это безразлично.