— Какие же выводы? — спросил наконец Бернар. — Надолго ли еще у нас есть работа?

— На месяц.

— А потом нужно найти работу или остановить фабрику, — сказал Ахилл.

— Остановить?.. А рабочие?.. Остановка перед самой зимой?

Ахилл в молчании перелистал книгу с заказами и затем продолжал:

— Можно работать без прибыли… Да… Можно помочь и рабочим, когда безработица… Да… Но нельзя же накапливать бесконечные запасы! И разорение никому не в радость… Если вы хотите сохранить персонал, поищите сбыт. Вы молоды.

Быстрым движением старой костистой и волосатой руки распустил он совет. Бернар вышел первым. На дворе фабрики, где ящики с волокном и бочки с маслом стояли не так уже тесно, как раньше, он повстречал Франсуазу.

— Здравствуйте, Бернар… Я ищу Антуана, мне нужна фланель для моих яслей.

— Антуана? Я только что был вместе с ним. Он еще, верно, там, разбирает почту.

— С вашим дедом? Нет уж, спасибо. Я туда не пойду.

— Вы боитесь Ахилла, Франсуаза?

— Боюсь? Нет… Но когда он меня видит на фабрике, он всегда смотрит на меня как на какую-то соблазнительницу, которая пришла вырвать вас обоих из рая Кене… У этого человека нет души, Бернар.

— Но, однако же, он силен, Франсуаза… И без него что бы мы теперь делали?

— Мой бедный Антуан в ужасном настроении… Правда ли, что ваши дела так уж плохи?

— Послушайте станки… Ахилл думает, что при входе на любую фабрику он сразу может определить ее состояние по этому ритму. Когда работа спешная, рабочие не торопятся. Деньги легко заработать, место легко найти. Останавливаются, чтобы поговорить с соседом, перекусить чего-нибудь. В одном конце мастерской стук затихает, и возникает в другом… Как в какой-нибудь современной симфонии, вы знаете — крик инструментов возникает как неожиданные спазмы. Но когда сбыт затруднен и возможна приостановка работ, тогда хозяин, перепуганный накоплением разорительных запасов, хотел бы производить как можно меньше, тогда рабочие работают вовсю. Мы очень больны.

— Так, значит, Бернар, эти бедные люди скоро останутся без работы?

— Боюсь, что так. Однако же я собрал отличную коллекцию. Не хотите ли взглянуть?

По лестнице, по мостикам, он привел ее в свою контору. На длинном деревянном прилавке он разложил бесконечные связки. Там были и твиды диковатых оттенков, продернутые то там то сям красным, зеленым и голубым; и нежные, шерстяные саксонки мягких тонов с пронизывающими их нитями яркого шелка — оранжевого, лилового, красного; одновременно эти цвета и били в глаза, и мягко стушевывались.

— Это очень красиво, Бернар; я бы хотела тайер из этого серебристо-серого… Вы этим гордитесь?

— Совершенно откровенно — да. В сущности, красивая материя так же хороша, как и красивое вышивание, и даже как хорошая поэма. Это всегда ведь вопрос выбора, порядка и меры. И, кроме того, сделать что-нибудь самому — это ведь счастье. Разве вы не согласны с этим?

— Может быть, — ответила Франсуаза с грустью. — Я пробую в это верить. Вы видите, я занимаюсь теперь этими яслями; я беру пример с вашей бабушки — я делаю что могу.

— Я это вижу, и это мне доставляет большое удовольствие, — сказал Бернар. — Я этого вам никогда не говорил, но я всегда думал, что вы в своей эстетичности не вполне были искренны. Правда, иметь самые красивые занавеси, самую красивую посуду — это забавно, пока все это созидаешь, но затем это счастье оказывается весьма отрицательным. То, что действительно нужно, — это забыть о своем собственном существовании.